Стремительно повернувшись к Лильке, которой еле удалось спасти чашечку, она спросила, понизив голос, от чего всем стало как-то не по себе:
— Ты ведь уже догадалась, что я родом из Польши? А твой дедушка — чех. Был еще один поляк, его звали Януш Ольховский. Эстонку — Тийу… А! Уже не помню фамилию… Литовец — Гедиминас, и Валдис — латыш… Тоже одни имена остались.
"Валдис?" — Лилька быстро взглянула на Сашу, но он сидел с таким видом, будто и не о его дяде шла речь. Это показалось неправдоподобным: "Неужели до сих пор ей не сказал? Ведь этот самый дядя уже умер! Вот это выдержка…"
Между тем Иоланта Сигизмундовна произнесла изменившимся, почти торжественным тоном:
— А главным среди нас был отец Генрих. Наш духовный наставник. Немец. Лютеранин. Несмотря на то, что остальные были католиками.
— Вы все были… иностранцами? — Лилька сама поморщилась, проговаривая это слово, но как еще можно было назвать их?
Когда Сашкина учительница улыбалась, ее легче было вообразить молодой.
— Скорее, мы были иноверцами. Страна-то у нас была одна. Эта самая. Только корни наши были в других землях. И нас всех сослали в Сибирь — подальше от этих корней. Но мы каким-то чудом и здесь выжили. Постой, разве дедушка тебе ничего не рассказывал?
— Почти ничего, — созналась Лилька. — Я только знаю, что его сюда… выслали. Или сослали? Он очень не любит об этом говорить.
Иоланта Сигизмундовна медленно склонила седую голову, и Лилька снова с восхищением подумала: "Настоящая дама. Я никогда так не научусь!"
— Не любит… — повторила Иоланта Сигизмундовна. — Что ж, это понятно. Я ведь тоже стараюсь пореже заглядывать во вчера. Там слишком черно.
Саша поторопил ее:
— Так вы семеро там какой-то подпольный кружок организовали?
Морщинистая шея оскорбленно вытянулась:
— Кружок?! Милые мои, мы создали церковь! Христианскую церковь. Но ты прав, подпольную. И даже не православную, как вы понимаете. Если бы о ней узнали, нас всех отправили бы в лагерь. Это было куда страшнее, чем поселение.
— А мама говорила, что раньше все были атеистами…
Усмехнувшись, она то ли погладила, то ли просто потрогала его короткие волосы:
— Твоя мама тогда еще не родилась…
— А зачем вам так нужна была церковь, если вас за нее еще дальше могли сослать? — потеряв надежду понять без подсказки, спросила Лилька.
— Как зачем?! Милая ты моя, разве можно было пережить то время без Бога в душе?
— А те? Ну, все другие… Атеисты! Они же как-то пережили.
Сухие пальцы учительницы задумчиво побарабанили по столу:
— Не знаю. Боюсь, их душами владел дьявол. Он ведь тоже дает силы. Еще какие…
— Что-то случилось, да? — навалившись на стол, Саша жадно всматривался в ее лицо. — С вами со всеми что-то случилось?
Лицо у нее сделалось бесстрастным, как будто она говорила не о себе:
— Случилось. Пожалуй, со всеми… Хотя фактически — только с ним.
У Лильки вырвалось испуганное:
— С дедушкой?
— Что? Нет, не с дедушкой. Не с Ярославом. Я говорю о Генрихе.
— О вашем священнике?
— Кто-то предал его…
Она так побледнела, что Саша вскочил:
— Вам плохо?
— Теперь уже нет, — Иоланта Сигизмундовна даже улыбнулась. — Долго было плохо. Так плохо, что я думала и не выживу.
Сморщившись от жалости, Лилька спросила:
— Его отправили на рудники?
— Не знаю. Никто не знает. Вернее, один из нас все-таки знал, только, конечно, ничего не сказал нам…
— Тот, кто предал, — прошептала Лилька.
— А Генрих просто исчез. В те годы именно так и происходило, мои милые, — голос у нее будто дал трещину. — Ночью к дому подходила черная машина…
— "Черный ворон", — шепотом подсказал всезнающий Сашка.
— …и человек исчезал. Больше мы о нем даже не слышали.
— А остальные?
Иоланта Сигизмундовна ответила с гордостью, которую Лилька поняла:
— Генрих никого из нас не выдал.
— А его кто предал? Вы узнали? — Саша снова опустился на стул, только на самый краешек, готовый вскочить в любую секунду.
Уголки маленького бледного рта печально опустились:
— Нет. Поэтому мы не могли больше оставаться вместе. Вы же понимаете: каждый подозревал каждого. Это было так унизительно!
Лилька задохнулась:
— Вы и моего дедушку подозревали? Он никогда бы такого не сделал!
Рука старой учительницы двинулась к ней по столу, но не дотянулась.
— Внуки любого из нас руку бы дали на отсечение, что это не в их роду был Иуда… Но вы ведь не жили в то время, вот в чем дело. Тогда все было по-другому. Не многие это выдерживали. Этот чудовищный прессинг.
— Мой дедушка делает чудеса, — Лилька угрожающе засопела. — Если б он был предателем, они ни за что у него не получались!
Во взгляде Иоланты Сигизмундовны возник какой-то новый интерес:
— Вот замечательная мысль! А ты совсем даже неглупая девочка.
"А до сих пор я казалась ей дурочкой?" — это не возмутило, а рассмешило Лильку. Она сразу вспомнила, зачем они собственно явились.
— А орган? Он у вас был?
Черные глаза учительницы опять подернулись усталостью, словно кто-то подышал на блестящий агат. Она нехотя проговорила:
— Что уж теперь… Был орган. Только никакой он не волшебный, раз не защитил Генриха.
Лилька даже приподнялась от нетерпения:
— А где он?
— Наверное, все там же. В скале.