В той системе, которая оказалась столь неудачной для многих детей, простого признания различий между людьми было недостаточно. Что действительно могло бы переломить и изменить ситуацию, так это учет индивидуальных особенностей. Если многообразие сводится к исполнению национальной музыки на школьных собраниях, то учет индивидуальных особенностей заключается в том, чтобы вытащить на один танцпол всех вместе. Это должно начаться с нового, улучшенного управления. К концу выступления Наделстерна во мне уже бурлила жажда действия.
Через два дня я снова встретился с Наделстерном. Его мама жила на соседней улице, и он пришел к ней на завтрак. Я ехал на работу, когда он остановился около уличного банкомата. Словно взволнованный подросток при виде кумира, я резко нажал на тормоз и выпрыгнул из машины. Потом я подошел спокойно, не желая, чтобы заместитель инспектора принял меня за грабителя, которых здесь было немало. Вежливо и уважительно я остановил Наделстерна на улице – в шесть утра – и сказал ему, как мне понравилась его речь. Удивительно, но он запомнил мое лицо в толпе – высокий парень, который кивал с энтузиазмом. Наша утренняя беседа вдохновила меня еще больше. Теперь я был не просто интересующимся, но идейно преданным.
Не прошло и месяца, как я записался на курсы для директоров школ. На занятиях я задавал вопросы, раздражавшие моих коллег. Однажды мы обсуждали финансирование летней программы для отстающих. Я возмутился, потому что знал, что эта программа увеличивает доходы учителей, а не знания учеников. «Почему вы в октябре считаете, сколько отстающих учеников у вас будет к лету? Как вы можете предсказать их неуспеваемость? Почему бы не распределить деньги и ресурсы так, чтобы они успешно закончили год?»
Когда растение плохо себя чувствует в горшке, мы не обвиняем его, а исследуем почву, чтобы найти в ней причину.
Когда я сравнивал знакомые мне школы с другими школами района, у меня возник еще более неприятный вопрос: «Почему металлодетекторы используются не во всех, а только в некоторых школах? Почему, как правило, с детьми из бедных семей обращаются так, словно они малолетние преступники? Как мы собираемся остановить трубопровод «школа – тюрьма»?»
Прекрасно понимая, что некоторые мои коллеги могут оскорбиться, я все же продолжал настаивать: «Ни один ребенок не появляется на свет с низким уровнем ожиданий». Я намеревался не наказывать, а вдохновлять. Мне хотелось убедить моих коллег, будущих директоров школ, в простой вещи: все, что мы делаем в классе, начинается с отношения, с наших чувств; все это имеет огромное влияние на жизнь каждого ребенка. Если человек плохо учится в школе, нельзя его в этом винить. Подход к обучению должен быть разным; надо учитывать окружение и думать, как сделать этого ученика успешным. Когда растение плохо себя чувствует в горшке, мы не обвиняем его, а исследуем почву, чтобы найти в ней причину. Несомненно, мои ученики заслуживают такого же уважения, с которым мы относимся к растениям!
Я с нетерпением ждал не только ответов, но и реальных изменений системы, которая не работала. Большинство моих коллег, будущих директоров школ, стремились только к карьерному росту и хорошей зарплате. Им не хотелось трогать саму систему. Эти люди собирались расти внутри нее, приспосабливая ее к своим нуждам. У меня не было ответов на все вопросы, но я намеревался найти их. Я дал себе клятву: стать таким директором, который, если и совершает ошибку, всегда стремится ее исправить.
Обдумывая следующий шаг, я пытался бороться со школьными администраторами, которым нечего было делать рядом с детьми. Департамент образования продолжал свою школьную реформу, больше похожую на шахматную партию, и школы беспорядочно открывались и закрывались.
Только за два года я успел поработать в трех разных школах, но меня переводили номинально, в пределах одного здания. Школа, в которой я начал работать, показала очень плохие результаты, и Департамент образования ее закрыл. Директор должен был уйти, потому что его же сотрудники предъявили ему иск за антисемитизм. Я лично не пострадал, но был назван среди жертв.
Я перешел в другую школу, где директор была откровенно безграмотной – она не знала ни английского, ни испанского языков и заставляла меня писать за нее отчеты. Другая сотрудница школы угрожала сообщить в службу иммиграции, если родители учеников, у которых были не в порядке документы, не удовлетворят ее непомерные требования. Меня потрясло, что люди строили свою карьеру за счет тех, кому они должны были помогать.