Невозможность второго рода. Невероятные поиски новой формы вещества

Линкольн поддерживал вторую теорию, согласно которой природные квазикристаллы образовались после сильного удара. Он считал более вероятным, что алюминий и медь первоначально были химически связаны с более типичными для хондритовых метеоритов минералами. Он предполагал, что некоторые из этих минералов расплавились под действием высокой температуры и давления при столкновении, высвободив свои атомы для образования как квазикристалла, так и двух “невозможных” кристаллических алюмомедных сплавов хатыркита и купалита, обнаруженных в образце.

С другой стороны, Гленн Макферсон склонялся к тому, что квазикристаллы и сплавы алюминия и меди существовали с самого начала. Он считал более вероятным, что чистые алюминий и медь конденсировались непосредственно из газа протосолнечной туманности на самых ранних стадиях развития Солнечной системы и были частью метеорита Хатырка на протяжении всего его существования.

Поначалу было непонятно, как сделать выбор между этими двумя теориями. Нам с Лукой нужно было придумать какой-то новый эксперимент. Но какой? – недоумевали мы.

Затерянные в космосе

Мой принцип заглядывать под каждый камень иногда приводил к проблемам.

Пока Чейни и Линкольн продолжали делать находки в зерне № 125, мы с Лукой размышляли над новыми способами изучения наших образцов. Нам отчаянно хотелось придумать новые неразрушающие тесты. Образцы из экспедиции были очень ограниченным ресурсом, и мы старались сохранить как можно больше материала для новых этапов исследования.

Проблемы стал создавать процесс подготовки наших образцов для электронного микроскопа. Образец сначала нужно было закрепить в специальном держателе, залив его горячей эпоксидной смолой, затем дать ему остыть и, наконец, разрезать заключенный в оболочку материал, чтобы открыть гладкую поверхность, которую можно было бы изучать.

Затвердевшая эпоксидная смола помогала сохранить образец в целости во время разрезания, но именно с нашими материалами при этом возникала специфическая проблема. Тепло эпоксидной смолы имело тенденцию повреждать контакт между металлом и силикатами. Наши образцы были особенно уязвимы из-за разницы в скорости теплового расширения алюмомедных сплавов и силикатов. Поскольку мы как раз изучали места контакта между этими материалами, нам надо было, насколько возможно, предохранить их от возмущений.

Многообещающей альтернативой была рентгеновская томография – по сути, КТ для минералов. Она позволяет идентифицировать минералы внутри образца и построить чрезвычайно полезную трехмерную реконструкцию. Этот метод уже хорошо зарекомендовал себя в медицинской диагностике, но все еще оставался относительно новым в изучении минералов. Он не мог и приблизиться к тому высокому разрешению, которого мы достигли в эксперименте на установке FIB, и даже уступал по точности уже использованным нами электронным микрозондам. Но у него было одно главное преимущество: для него не требовалось ни разрушительной горячей эпоксидной смолы, ни процедуры нарезки.

Мы с Лукой читали об этой новой технологии и решили выполнить пробный эксперимент. Лука смог получить доступ к аппарату с низким разрешением. Поэтому он протестировал часть образца, не покрытого эпоксидной смолой. Результаты выглядели многообещающе, и я договорился о проведении более точных сканирований в Центре рентгеновской компьютерной томографии высокого разрешения при Техасском университете, где аппараты были из числа лучших в мире. От меня требовалось лишь предоставить лаборатории чистые образцы, которые не покрывались эпоксидной смолой.

К тому времени совершенно нетронутыми оставались только два образца, с которыми Лука работал во Флоренции. Так что именно их предстояло отправить в Техас. Лука тщательно упаковал два зерна – № 124 и № 126, – используя те же методы, которые применял для отправки мне образцов в течение пяти предыдущих лет. Как обычно, он сам отнес набитую мягким наполнителем коробку в офис Air Express во Флоренции и отправил ее мне в Принстон.

И все. Это был последний раз, когда мы ее видели. Компания Air Express потеряла всякий след наших бесценных крошечных зернышек.

Я был в ужасе. В абсолютном, неподдельном ужасе. Наша экспедиционная команда совершила почти невозможное: преодолела тысячи километров до самого восточного края России, пересекла тундру, форсировала бурную реку Хатырку, избежала встречи с огромными камчатскими бурыми медведями, сражалась с безжалостными комарами, выкопала тонны почти замерзшей глины в ледяной воде голыми руками, пробилась сквозь шторм обратно к цивилизации, вывезла наш просеянный материал из России, кропотливо отсмотрела миллионы зерен – и все это только ради того, чтобы какой-то безымянный некомпетентный работник потерял две из наших самых ценных находок?

Следующие несколько месяцев я как одержимый проверял свой почтовый ящик, пока Лука проедал плешь представителям Air Express.