Невозможные жизни Греты Уэллс

Я с некоторым ужасом осознала, о чем именно спрашивает Лео. Сколь эгоистична любовь, хотя мы и не думаем о ней в этом смысле. Мы считаем себя героями, спасающими от уничтожения знаменитое полотно: бежим в огонь, вырезаем его из рамы, сворачиваем, мчимся сквозь дым. Мы думаем, что делаем великое дело, – как будто спасали картину не для самих себя. И пока мы спасаем ее, нас не волнует то, что пожар продолжается. Вся галерея может рассыпаться в пепел: нам это безразлично, но предмет нашей любви должен быть спасен, несмотря ни на что. Вот насколько мы безумны! Посмотрите на Лео, доброго и сострадательного, посмотрите и простите ему надежду на то, что мой муж погиб.

– Да, он жив, – сурово сказала я. – Он возвращается домой. Возможно, он ранен.

Он кивнул:

– Конечно. Когда они вернутся домой, по-вашему? Солдаты?

– Я не знаю. Правда, не знаю.

– Я узнавал, – дрогнувшим голосом сказал он. Видно было, как он сглатывает слюну. – Говорят, некоторые прибудут только через несколько недель. А другие – кто к Рождеству, кто в январе.

– Может быть. Он наверняка напишет мне, как только узнает.

– Конечно.

Последовала пауза, так что стал слышен свист падающих ракет фейерверка. Когда Лео повернулся ко мне, я увидела, что его щеки влажны от тумана. Глаза смотрели затравленно. Стоять рядом с влюбленным опасно, как и рядом с тигром.

– Что же дальше? – спросил он.

– Ты о чем?

Короткая вспышка ярости.

– Твой муж возвращается. Что дальше? Ты однажды сказала, что всегда сможешь видеться со мной. Но как? Пока он будет на работе? Ты это имела в виду? Или нам придется куда-нибудь уезжать?

– Я… пожалуй, я не знаю, что имела в виду.

– Твой милый друг, – сказал он не ожесточенно, но смиренно. – У вас с мужем что-то не так, раз ты здесь, со мной?

Это все из-за Натана, из-за того, что он сделал. Она так одинока…

– Сегодня в воздухе слишком много волнения. Я пока не могу тебе ответить.

Но Лео не слушал:

– На самом деле ты его не любишь, не можешь любить. Той ночью я думал, что у нас есть время и ты, может быть, уйдешь от него. Вот и решил, черт побери: «Буду просто любить ее».

– Это прекрасно, Лео.

Он вскинул голову:

– Но ты не собираешься от него уходить.

Где-то неподалеку мужские голоса затянули старинную военную песню.

– Да, Лео, – подтвердила я. – Я не собираюсь от него уходить.

Кто знает, что происходит в голове у другого? Мы стояли под аркой, в футе друг от друга, но были так далеки, точно между нами пролегла государственная граница. Он не двигался – только смотрел на меня: его глаза вбирали все подробности, одну за другой, руки и пальцы, волосы, каждую черточку моего лица. В этот момент он видел меня всю, без остатка. Я улыбнулась, но не получила улыбки в ответ. Лео просто стоял и смотрел на меня. Какие сражения разворачивались внутри его? Это продолжалось лишь несколько секунд, в полной тишине, но я уверена, что борьба была долгой: он старался понять любимую женщину, каждую частицу ее, без которой он не мог жить, каждое слово, сказанное ею, все обещания, всю ложь, всю правду, надежду, которую она ему дала, – прежде чем одна из сторон в конце концов победила. Моргнув несколько раз, он кивнул.

– Что ж, до свидания, – сказал он и скрылся среди деревьев.

Казалось, это был всего лишь туман, но дома я обнаружила, что вся промокла, а мое черное пальто и нелепая шляпа с вуалью украсились крохотными брильянтами капелек. Повсюду скапливались толпы, как в ночь Хеллоуина, но на этот раз люди были в обычной, повседневной одежде. Хорошенькие девушки высыпали на улицы – видимо, ошибочно решив, что солдаты по волшебству мгновенно окажутся дома, а старики, напялив военную форму, собирались на углах и курили трубки. Я хотела крикнуть: «Не забывайте об этом! Это случится снова! Вы дадите этому случиться!» Ликующие юноши и девушки, конечно же, станут старыми солдатами, будут стоять на углу, покуривать трубку и одобрять новую войну, считая ее нужной и справедливой. То же самое случится и со мной. Я не могла этому помешать, но мне хотелось, чтобы они вспоминали весь пережитый ими ужас, а не праздновали.