Невозможные жизни Греты Уэллс

– Я здесь не для того, чтобы говорить обо мне. Я только о тебе беспокоюсь. Ты его любишь? – спросила я.

– Грета! – воскликнул он и уставился в свою тарелку.

Я сказала, что всегда знала об этом и что мне все равно. Это не имеет для меня никакого значения.

Он посмотрел на меня.

– Грета, прекрати, – с напором прошептал он. – Я не желаю слушать это. Я пришел…

– Не бойся быть самим собой в моем присутствии. Прошу тебя, Феликс. Я слишком многое пережила, чтобы потерять тебя.

– Прекрати, Грета. Ты как будто не в себе.

– Я знаю тебя, Феликс, – сказала я, когда он положил салфетку на стол. – Я знаю тебя.

Возле нас остановилась группа поющих немцев, которые под смех официанток размахивали кружками и слаженно покачивались в такт. Выходцы с родины нашего отца – в поношенных коричневых костюмах и помятых шляпах, с красными усталыми лицами – окружили нас, распевая радостную песню о лете и солнце. Мы могли только сидеть, улыбаться и слушать.

Ohhh, willkommen, willkommen, willkommen Sonnenschein…[22]

А в 1985-м я обедала с Аланом.

Мы говорили об осени и, конечно, о Феликсе. Говорили о моих процедурах, о его графике приема лекарств, о его отпуске. Как смешно было видеть Алана после предыдущего обеда, где он выглядел таким деловым в отутюженном синем костюме. А здесь – снова ковбойка, на этот раз серых оттенков, поношенные синие джинсы, вены, пульсирующие на висках под шапкой коротких седых волос. Трость, прислоненная к стулу. Как, должно быть, хорош он был в молодости!

Мы вспоминали давние вечеринки и смеялись над ними, говорили о том, что он помягчел к своему новому ухажеру и видится с ним чаще чем следует. Он снова пил вино. Но больше всего мне запомнилась рассказанная им история о Феликсе.

Они пошли в театр в Ист-Виллидже, маленький и захудалый, не сильно отличающийся от того, где Лео разыгрывал «Обитель радости».

– Не помню точно, что там шло. Что-то о войне, с куклами, ужас, да и только. Но у выхода лежала книга отзывов. Феликс любил читать такие записи. – Алан улыбнулся в окно проходившему мимо молодому человеку в шляпе, видимо знакомый. – Он позвал меня и показал, что написала одна француженка, – во всяком случае, ее фамилия звучала по-французски. Очень забавно. – Он усмехнулся, отодвигая салат. – «Я ничего не поняла, – произнес он с французским акцентом, – но шоу было отличное!»

Я засмеялась и снова взглянула в окно, но молодой человек уже ушел.

– Эти слова надо выбить на его надгробии. Будет в самую точку, как ты думаешь?

Я кивнула и усмехнулась: еще одно воспоминание оказалось общим для нас. Он расправил плечи и выпрямился:

– «Я ничего не поняла, но шоу было отличное!»

И вот три недели спустя сообщение, оставленное сегодня днем:

«Привет, Грета. Это Натан».

Застигнутая врасплох этой удивительной загадкой, я стояла в прихожей – в пальто, шляпе и шарфе, слишком тепло одетая для моей теплой квартиры. Уставившись на автоответчик, я слушала голос Натана. Это было напоминанием, во-первых, о том, как мне тоскливо в здешнем мире, а во-вторых – о присутствии в моей жизни других Грет. Другая женщина, находясь в моем мире, позвонила ему.

Я тратила столько сил, чтобы исправить другие свои жизни, и теперь задумалась: что собирается сделать с моей жизнью она?

«Перезвоню, когда вернусь. Хорошо, что мы снова общаемся. Пока».

Я стояла в своем прежнем коридоре и слушала голос своего прежнего любовника, который в двух других мирах стал моим мужем. Другая Грета брала мои фотографии, отвечала на звонки, встречалась с моими друзьями, чтобы выпить, – почти как я во время глубочайшей депрессии, когда я жила, казалось, не своей жизнью. В то время мой мир для меня был чужим, потому что в нем я пошла ко дну. Теперь я воспринимала его так же, потому что знала: он мог бы выглядеть по-другому.

Десять процедур были позади, оставалось только пятнадцать. Ноябрь сменился декабрем, и я задавалась вопросом: как долго еще Грета 1918 года сможет избегать своей электрической банки? Когда она снова решит заснуть и увидеть, как сходятся огни в туннеле, уводящем прочь из ее мира? Когда я увижу людей из 1918 года? Они представлялись мне друзьями, обретенными в давнишней поездке.

Я приготовила обед и съела его, сидя перед телевизором. Космический челнок на экране я воспринимала сейчас как предмет из области научной фантастики. В мозгу крутились две противоречивые мысли. С одной стороны, я хотела бы путешествовать дальше, испытать новые приключения: мне казалось, что они еще не закончились. С другой стороны, я понимала, что могу положить конец всем этим перемещениям. Вот проснусь завтра рядом с Натаном и скажу ему, что излечилась и не нуждаюсь больше в услугах доктора Черлетти. В конце концов, остановить странствия могла любая из нас. Так ли уж страшно застрять там? Ведь он будет всегда спать рядом со мной – в мире, где я его никогда не теряла.

Но кто захотел бы остаться в моем мире? Какая из Грет могла полюбить его, найти в нем что-то или кого-то, ради чего стоит пожертвовать своей жизнью?