Невозможный

Тебе было совсем не до смеха. Он открыто озвучивал свои эмоции и чувства, о которых ты не привыкла рассуждать вслух. Он говорил о таких вещах, которые никогда с тобой не случались прежде. Ах, как обманчива бывает внешность! Этот мальчишка говорил и поступал, как мужчина. Но он не был им юридически. Какая же это глупость, думала ты. Некоторые вполне совершеннолетние мужские особи до конца дней так и не становятся мужчинами, а этот мальчишка, такой решительный, такой преданный своей мечте, такой… живой и настоящий… Какой же он…

– Скажи, что с тобой произошло, когда ты вышел на сцену? Я не знаю тебя – такого…

– Я отпустил себя, – ответил он.

Тебе было совершенно не знакомо это состояние. Ты вообще была зажатой и неуверенной в себе.

– На сцене надо быть искренним. Иначе глупо петь от первого лица, – сказал он как нечто само собой разумеющееся. А ты вообще так никогда не думала о песнях.

– Тебе не страшно, выходя на сцену, к чужим людям, так открываться? И так… отдавать себя. Тебя потом не мучает ощущение внутренней пустоты?

Он молчал, и тебе показалось, что ты задела больную тему.

– Так и есть. И мне это не очень нравится. Ночью после концерта – состояние эйфории. На волне. А на следующий день – такая пустота, что хочется подсоединиться к какому-нибудь трубопроводу. Все равно с чем. Лишь бы залить. – Он помолчал. – Но на сцене надо быть искренним. И по-другому – мне не в кайф. По-другому – просто не имеет смысла.

Твой жизненный опыт говорил тебе: семнадцатилетние юноши искренне делают только одно: хотят секса. Но это имело отношение только к физиологии при полном отсутствии эмоциональной, чувственной составляющей. Ты не прощала им этой трусости и жлобства. И бешеное желание мальчишки напоить собой всех, обласкать каждого, его опьяненность собственными чувствами просто потрясли тебя.

– Зато люди после этого чувствуют себя наполненными… – сказала ты, – Видимо, это закон сохранения энергии.

Наверное, это прозвучало излишне патетично. Мальчишка посмотрел на тебя внимательно, словно оценивал твою собственную искренность в тот момент. Ведь вы говорили о самом важном в его жизни. Как же он был незнакомо серьезен!

– Как ты такой получился? – поразилась ты.

– Какой?

И ты не смогла сформулировать. Ты подумала, что если бы он позвонил тогда в твою дверь вот таким, каким ты видела его сейчас, ты никогда бы не узнала в нем мальчишку из телевизора.

– Ты намереваешься стать настоящей звездой?

– Я очень этого хочу.

– Думаешь, у тебя получится?

– Желания правят миром. Разве нет? – сказал он очень серьезно.

Ты никогда не думала о своих желаниях в таком глобальном контексте. Твои желания были, обычно, локальными, уютненькими, нацеленными на то, чтобы гармонично и без потерь вписаться в уже устроенный кем-то мир, чтобы под общий гвалт этого курятника не свалиться с общей жердочки. И тебя никогда не посещало желание взлететь на конек крыши, чтобы возвещать новую зарю.

– Если сомневаешься хоть на секунду, то не прокатит. Внутри должно быть все четко. Я родился с этим. С этим внутри. Я никогда не сомневался и не сомневаюсь. Я понял, что если этого в человеке нет, то ничего не выйдет. Я знаю и верю. Но, естественно, эту уверенность нельзя показывать всем.

– Да, решат, что зазвездился.

Он посмотрел на тебя внимательно, словно усомнился в том, что ты понимаешь, о чем он говорит.

– Я сейчас про внутреннее ощущение. И за это ощущение хорошо платишь по жизни. Не мелочевкой. Я много отдал. Надеюсь, что этого достаточно.

Что он уже успел отдать в свои семнадцать? Чем заплатил, удивлялась ты.

– Думаешь, купил билет в счастье? На белоснежный лайнер под названием «Мечта»? А не боишься, что Судьбе этого покажется мало, что это была плата только за старт, за то, чтобы попасть в шоу, и дальше придется платить за каждую ступень восхождения? Чем ты готов платить?

Ты говорила с ним, как папарацци. Как будто тебе не было в тот момент страшно за него, а просто любопытно.