Невозвращенцы

Кстати, по сравнение с той болью, что мог причинять китаец, меркли даже шпагаты больше 180 градусов. Отлично знающий устройство человеческого тела, и болевые точки в частности, легким на вид прикосновением китаец, да и любой другой из его учителей-приоров, мог причинить дичайшую боль, от которой хотелось свернуться калачиком и завыть.

Через месяца три, когда его тело пришло по мнению приоров в удовлетворительное состояние, его начали учить сражаться. Вот тут то Игорь понял, за что Ганник влез в долги. Приоры были Мастерами с большой буквы. Они не только показывали кучу совершенно невероятных приемов: как читать по глазам противника движение раньше, чем он его сделает и как таким образом обмануть; как плавным быстрым движением с хитрым разворотом нанести опасную или смертельную рану, которая откроется не сразу, а неожиданно, через некоторое время или наоборот — как сделать эффектную, кровавую но неопасную царапину; как самому подставиться под удар так, чтобы браг ошибся и посчитал тебя наполовину убитым и как не обмануться в таком случае самому; все это только небольшой кусочек того, что показывали Руфусу. Но приоры были мастерами не только потому, что столько умели. Они еще могли этому научить: заставить пропустить через себя новое знание, понять его и повторить. К сожалению, высшему мастерству из-за жадности Ганника: самому уметь так учить других, его не учили.

Уроки не были ни безболезненными, ни безопасными. На тренировках приоры равнодушно выкручивали Игорю из суставов руки и ноги, резали ножами, мечами и копьями, а уж синяки вовсе были не считанными. Спасали гладиатора только мази и массажи, которые лучше всякого массажиста делал любой из приоров.

Закрепление материала шло жестоким образом. Игоря одевали в положенные доспехи, против него выставляли раба-гладиатора и шел бой до смерти. Изюминка этой тренировки была в том, что убить своего противника Руфус мог только одним строго оговоренным перед боем образом. К примеру, если сказано было, что «противник истек кровью насмерть от пореза руки», то только таким, а не каким либо иным образом могла закончиться схватка. Иначе, очень, очень болезненное наказание.

— Почему именно такой пример? — Руфус повторил заданный на пальцах вопрос Алларика. Редкую минуту отдыха он употреблял чтобы немного развеяться со своими друзьями. А друзьям было профессионально интересно: чему и как его учат. — Просто однажды на тренировке произошел примечательный случай. Мне попался очень умный противник, да еще гладиатор-барон, руки которого целиком закованы в броню. И как такого поранить в руку?

— И как ты поранил его?

— Никак. Бой шел долго, наверное, летний час.

— Так долго? — удивился Пилус.

— Да. Этот барон меня чуть не убил. Вымотались страшо, еле ели на ногах держались оба. Под конец он, поняв что я бью его только по рукам, вообще перестал прикрываться, кроме рук…

— И как же ты его?

— Да надоело мне. И совсем плохо там все становилось — достал меня по ноге, хорошо — на излете, а то бы сломал к хренам собачьим. Я его ножом по горлу, а потом царапину прочертил до плеча. Раза получилась на руке…

— И что? Не наказали?

— Да нет, наказали… Ведь я все равно дух приказа нарушил, хотя формально соблел букву. Зато вот в награду за понимание того, что в бою все средства хороши дали целых два часа отдыха!

Но такие вот бои были не самым неприятными уроками. Куда хуже для Игоря по началу были уроки боевой анатомии. Проходили они просто на стол клали раба, приковывали его за руки и за ноги, неподвижно, затыкали рот. После этого несчастного начинали резать заживо, показывая стоящему рядом и борющемуся с тошнотой Игорю, как устроен человеческий организм. Куда надо бить, где рубить, на что давить. Сначала было мерзко и противно. Больно самому. А потом — никак. Руфус привык. Человек самая приспособляющаяся тварь.

И самое главное. Постоянно, каждую минуту, происходило то, что приоры называли закалкой на верность. Гимны с хвалебным к хозяевам и Риму содержанием, которые следовало петь или слушать на тренировках, мантры, поддерживающие дыхание и сознание в крайней усталости со смыслом «я — ничто, хозяин — все», счет, вместо цифр когда шло одно единственно слово «господин» и так далее. И не прекращалось это ни на секунду. Загонялось в подкорку, в моторную память губ, в тренируемые таким образом, вместо гамм, связки… Средневековое промывание мозгов, которое оказалось весьма действенным.

Почему в итоге Игорь все же смог остаться самим собой (хотя бормотание некоторых гимнов во сне или без сознания, а также произвольные выкрики «Правь Империя», остались с ним на всю жизнь)? Может потому, что у была выработана некоторая стойкость, привитая еще на родине ящиками, с экранов которых большей частью лились сущие помои, может потому, что полный «курс» был рассчитан на полтора года, а может еще почему, но Руфус выдержал.