Я объясню этот процесс с точки зрения психологии. Характерным признаком человеческой психологии с ригидной и нестабильной автономией является его постоянная защита автономии на двух фронтах одновременно. Он должен защищать ее от внутренней и внешней угрозы. Результатом битвы на одном фронте является ригидность; па другом — защита. Поскольку сражение идет одновременно на двух фронтах, появление внутренней угрозы автономии обязательно усиливает и чувство беззащитности перед внешней угрозой, тем самым усиливая не только ригидность, но и защитные механизмы. Эти в общем-то малозаметные факты являются, как мне кажется, центральными в понимании параноидного функционирования в целом и проекции — в частности» поскольку они описывают как интенсификация внутреннего напряжения сказывается на интенсификации защитного напряжения в противостоянии с внешним миром. Они описывают первый шаг в процессе трансформации внутреннего напряжения во внешнее.
Например, один ригидный и защищающийся человек периодически восхищался своим боссом, хотя в его присутствии был скованным и беспокойным. Он хотел пригласить босса к себе на обед, хотя считал это дерзостью. Едва запланировав приглашение, он ощущает усиление своих обычных защитных тревог: что думает о нем босс и как па это можно возразить. В дни, предшествующие приглашению, он более зажат, более чувствителен, его системы защиты в присутствии босса полностью включены. Внутреннее напряжение породило повышенную защитную чувствительность и напряжение в отношении внешнего субъекта.
Однако для параноика процесс трансформации внутреннего напряжения в интенсификацию защитных механизмов и в повышение чувства беззащитности на этом не заканчивается. Усиление защитного напряжения параноика автоматически означает усиление всех механизмов мобилизации и, в частности, когнитивных механизмов. Под влиянием усиленного чувства незащищенности и вновь появившегося защитного напряжения, вся ригидная мобилизованная система деятельности (которая была расстроена внутренним напряжением) теперь вернулась к жизни, получила новую цель защиты и оказалась направленной на новый внешний объект. Теперь человек не просто чувствует себя беззащитным и чувствительным к нападению; он оказывается настороже, активно ищет врага, предчувствует и интерпретирует его действия, конструирует образ из ключей, выделенных в интересах его защиты. Короче говоря, теперь он стал подозрительным, и результатом его подозрительности становится проекция.
Далее следует сжатое описание развития проективных идей из чувств, сходных с чувствами из приведенного выше примера, но проявляющихся в более ригидной и параноидной форме.
Очень умный тридцатитрехлетний профессор колледжа, скованный, но весьма амбициозный, а иногда даже высокомерный, всегда был весьма чувствителен к унижению своего достоинства, когда его «принуждали» что-либо сделать или обращались с ним, по его мнению, как с «ребенком». Он часто брался за новую работу и хотя стыдился в этом признаться, желал произвести впечатление на важного профессора, чтобы стать его протеже, и, возможно, в конце концов его обойти. В любом случае этот авторитет производил на него огромное впечатление, и потому молодой профессор в его присутствии нервничал и беспокоился, что тот о нем подумает. Иногда он боялся, что его сочтут «слабым», а иногда, — что у него чрезмерное самомнение. Он искал признаки обеих реакций.
Интенсификацию защитного напряжения, включая многократно усиленное ощущение уязвимости и беспокойство о защите, по-прежнему можно считать следствиями проекции. Но скоро станет ясно, что это защитное напряжение и усиленное чувство уязвимости постепенно развивает усиление ригидности и нарастающую антагонистическую защитную скованность. Так, тот профессор не только искал признаки недовольства, но все больше их ждал и себя накручивал. Он вспомнил, что старший профессор презрительно отзывался о подхалимах, и стал общаться с ним, как с равным, с подчеркнутым достоинством.