Невроз и личностный рост

С другой стороны, она начинает его ненавидеть. Сперва ненависть вытесняется полностью, ведь она разрушила бы ее надежды. Затем она всплесками доходит до сознания. Тогда в ней появляется возмущение его оскорбительным обращением, но она все еще колеблется признаться себе, что ее оскорбляют. Настает черед мстительных тенденций. Начинаются вспышки, в которых проявляется ее истинное возмущение, но все еще до нее не доходит, насколько оно непритворное. Она становится более критичной, меньше готова позволить себя эксплуатировать. Характерно, что по большей части месть осуществляется косвенным путем: в виде жалоб, страдания, мученичества, усиленного цепляния. Элементы мщения прокрадываются и в сияющую цель. В латентной форме они были там всегда, но теперь они растут как раковая опухоль. Намерение заставить его любить себя остается, но теперь это уже вопрос мстительного торжества.

И как ни взглянуть, это беда для нее. Резкая раздвоенность в таком решительном вопросе хотя и остается бессознательной, делает ее поистине несчастной. Именно потому, что желание мести бессознательно, оно крепче привязывает ее к партнеру, поскольку дает ей еще один сильный стимул для борьбы за «счастливый конец». И даже если она добьется своего, и он действительно полюбит ее в конце концов (что возможно, если он не слишком ригиден, а она не слишком стремится к саморазрушению), ей не удается пожать плоды победы. Ее потребность в торжестве теперь удовлетворена и угасает, гордость получила то, что ей причитается, но это как бы уже и не интересно. Она может быть благодарна, может ценить то, что ее любят, но чувствует, что теперь уже слишком поздно. На самом деле она не может любить, когда удовлетворена ее гордость.

Однако если ее удвоенные усилия не приводят к существенным переменам в картине, она с еще большей страстью может наброситься на себя, попадая тем самым под двойной огонь. Поскольку идея «отдать себя» постепенно утрачивает свою ценность, и, следовательно, она начинает осознавать, что терпит слишком много издевательств, то она считает, что ею пользуются, и начинает ненавидеть себя за это. До нее также начинает доходить, что ее «любовь» – на самом деле болезненная зависимость (какими бы словами она бы ее ни называла). Это здоровое осознание, но сперва она реагирует на него самоосуждением. Вдобавок, осуждая в себе мстительные склонности, она ненавидит себя за то, что они в ней есть. И наконец, она предается беспощадному самоуничижению за то, что не сумела вызвать его любовь. Она отчасти осознает эту свою ненависть к себе, но обычно большая ее часть выносится вовне, пассивным образом, характерным для смиренного типа. Это означает, что теперь у нее есть мощное и всепроницающее чувство, что он ее обидел. Это создает новое расщепление ее отношения к нему. Ее увлекает гнев, проклюнувшийся из этого чувства обиды и разросшийся. Но и ненависть к себе так страшит ее, что она или ищет привязанности, которая успокоила бы ее, или же закрепляется на чисто саморазрушительном фундаменте своей покорности плохому обращению. Партнер становится проводником ее деструктивности, обращенной на себя. Ее влечет к тому, чтобы ее мучили и унижали, потому что она ненавидит и презирает себя.

Наблюдения над собой двух пациентов, готовых вырваться из зависимых отношений, могут иллюстрировать роль ненависти к себе в этот период. Первый пациент, мужчина, решил провести короткий отпуск один, чтобы выяснить, каковы его истинные чувства к женщине, от которой он зависел. Попытки такого рода, хотя и понятные, в основном оказываются тщетными – отчасти потому, что компульсивные факторы затемняют вопрос, а отчасти потому, что человек обычно реально озабочен не своими проблемами и их отношением к ситуации, а только тем, как бы «узнать» (непонятно где) любит он другого или нет.

В данном случае уже одна решимость пациента докопаться до корней проблемы принесла плоды, хотя он, конечно, не сумел выяснить свои чувства. Чувства-то были, чувств, на самом деле, бушевал целый ураган. Сперва он был захвачен чувством, что его женщина была так бесчеловечно жестока, что любой кары было бы для нее мало. Вскоре, так же сильно, он почувствовал, что отдал бы все за дружеский шаг с ее стороны. Несколько раз он переходил от одной из этих крайностей к другой, и каждое переживание было таким реальным, что всякий раз он на какое-то время забывал о противоположном чувстве. На третий раз он понял, что его чувства противоречивы. Только тогда он понял, что ни одна из крайностей не является его истинным чувством, а тогда уж увидел, что обе они носят компульсивный характер. Это принесло ему облегчение. Вместо беспомощного метания от одной эмоциональной крайности к противоположной, он мог теперь относиться к ним, как к проблеме, требующей решения. Следующая часть анализа принесла удивительное открытие: оба чувства, по сути, мало относились к партнеру, а более к его собственным внутренним процессам.