Невроз и личностный рост

Он знал, что провел разговор хорошо, и радовался этому. Но ближе к вечеру того же дня он почувствовал панику, его затошнило, и в предобморочном состоянии он был вынужден отправиться домой и лечь. Он, правда, не желал покончить с собой, но у него мелькала мысль, что он понимает самоубийц. Он пытался осмыслить свое состояние, снова и снова изучал мотивы, побудившие его завести этот разговор с братом, и свое поведение во время разговора, но не мог обнаружить ничего вызывающего возражения. Он был совершенно сбит с толку. Тем не менее, он смог заснуть и утром почувствовал себя гораздо спокойнее. Но проснулся он с воспоминанием о всех перенесенных от брата оскорблениях и с новым негодованием на него. Когда мы анализировали его чувства, мы увидели, что расстроен он был по двум причинам.

То, как он потребовал разговора, и в каком духе провел его, было диаметрально противоположно всей его (бессознательной) системе ценностей, в которой он жил прежде. С точки зрения его захватнических влечений он Должен был мстить и достичь мстительного торжества. Поэтому он осыпал себя бранью за то, что пресмыкался и глотал оскорбления. С другой стороны, с точки зрения остающихся еще тенденций к смирению, он Должен был кротко уступить и не выпячивать свои интересы. Тут он высмеивал себя: «Маленький братик захотел быть старше старшего!» Поняв эти причины, он стал иначе воспринимать свое поведение. Если теперь он вел себя высокомерно или умоляюще, то после мог расстроиться, но уже не так сильно, и причина этого, по крайней мере, больше не была для него загадкой. Любой человек, выбирающийся из такого конфликта, долгое время будет очень чувствителен к остаткам обеих тенденций (к мщению и к смирению), то есть будет упрекать себя, если они дают о себе знать.

В нашем случае важно то, что пациент не был мстительным и не улещивал, но самообвинения возникли без такого поведения. Но он предпринял решительный и позитивный шаг, уходя от этих тенденций; он не только действовал реалистически и конструктивно, но и по-настоящему ощутил себя и «контекст» своей жизни. А именно: он сумел увидеть и почувствовать свою ответственность за эту нелегкую ситуацию, и не как бремя или давление, а как составную часть своей личной жизни. Вот он, и вот ситуация, и он честно подошел к ней. Он согласился принять свое место в мире и ответственность, вытекающую из этого согласия.

Значит, он уже приобрел достаточно сил, чтобы сделать настоящий шаг к самоосуществлению, но еще и не подходил к тому конфликту между подлинным я и гордыней, который неизбежно расшевеливает такой шаг. Это жестокий конфликт, и именно его жестокость объясняет силу отката назад, происшедшего с ним накануне, когда он неожиданно столкнулся с этим конфликтом.

Находясь в тисках «отката назад», пациент, естественно, не знает, что с ним происходит. Он лишь чувствует, что ему хуже. Он может почувствовать отчаяние. Может быть, улучшение было только иллюзией? Может быть, он зашел слишком далеко, и ему уже нельзя помочь? У него возникают порывы бросить анализ, хотя их могло никогда не быть прежде, даже в самые тяжелые периоды. Он чувствует себя растерянным, разочарованным, обескураженным.

На самом деле, во всех случаях это конструктивные признаки того, что пациент бьется над выбором между самоидеализацией и самоосуществлением.

И, возможно, ничто не показывает яснее несовместимость этих влечений, чем внутренняя борьба во время «откатов назад», и тот дух конструктивных шагов, который вызывает эти «откаты». Они происходят не потому, что он видит себя более реалистично, а потому, что он готов принять себя со своими ограничениями; не потому, что он способен принять решение и сделать что-то для себя, а потому, что он готов обратить внимание на свои реальные интересы и принять на себя ответственность за самого себя; не потому, что он утверждает себя на деле, а потому, что он готов занять свое место в мире. Скажем кратко: это боли роста.