Невроз

Пока он плескался, Грэм включил музыку, достал из бара бутылку «Hine Antique». Вспомнил, когда последний раз занимался сексом, и скептически улыбнулся. Было время, когда продержаться неделю казалось делом заведомо безнадежным, а сейчас даже месяцы добровольного воздержания не вызывают ни досады, ни сожаления. И то и другое в принципе не совсем правильно. Что бы сказала Маргарита?

Избыток животного начала обезображивает культурного человека, избыток же культуры вызывает заболевание животного начала. Эта дилемма выявляет всю непрочность положения человека, о которой свидетельствует эротика. Эротика в основе своей является тем сверхмогущественным, которое, подобно природе, позволяет овладевать собой и использовать себя, как если бы оно было бессильным. Однако за триумф над природой приходится дорого платить[8].

Что-нибудь вроде этого, да. За последние годы он и сам порядком продвинулся в понимании этой проблемы. Но понимание – одно, а желание изменить существующее положение вещей – совсем другое. Парень, расслабляющийся под душем, – в чем смысл его появления в этом доме? «В чем смысл его появления в твоей жизни, жалкий невротик?»

Предмет его размышлений тем временем вышел из ванной, услышал звуки, льющиеся из динамиков, и застыл с разинутым ртом. Он был в джинсах, босиком. Серебряный амулет поблескивал на загорелой груди.

– Это же ария из «Тоски»!

– Ну да, – невозмутимо подтвердил Грэм. – Ты не любишь Пуччини?

– Люблю. Но я не думал, что вы...

– Иди-ка сюда. – Грэм указал на турецкий коврик у себя под ногами. – Присядь.

Тот послушно опустился на пол. Грэм почувствовал аромат чистой молодой кожи и слегка потянул его за волосы, вынуждая откинуться назад. Учащенное дыхание, легкая дрожь смуглых пальцев, утопающих в ворсе ковра... «Пошел за мной, не зная, что с тобой будет, теперь терпи. Перебирай в уме все ужасные истории, которые слышал от своих приятелей-хиппи».

За окном начался дождь. Страстный аргентинец Хосе Кура рыдал под трагическую музыку итальянца Пуччини, а они сидели тихо-тихо и думали – каждый о своем.

* * *

Стоя перед книжными стеллажами, Кристиан скользит взглядом по разноцветным корешкам книг, трогает их кончиками пальцев. Сделав неизбежное открытие, он выглядит испуганным. Еще более испуганным, чем накануне, когда неразговорчивый хозяин дома долго смотрел на него своими темными цыганскими глазами, а затем, внезапно рассердившись, с силой сдавил ему запястье, вынудив издать короткий стон.

– Так ты Мастерс? Тот мужик, что написал все эти книги?

Грэм курит, развалясь в кресле.

– Точно.

Можно было и не спрашивать. Фотографии на обложках – что еще нужно?

– Ух ты! Ну и ну! – Парню явно не хватает слов. – Да я же читал их, когда... Черт меня побери! «Стрела, летящая во мраке», «Ледяной чертог» – да я болел этими книгами! Я держал их под подушкой, перечитывал сотни раз... клянусь! – Он оборачивается, чтобы встретиться взглядом с Грэмом и застыть в смятении, в ярости, в страхе. – И ты снимаешь мальчиков в барах? Господи...

– Я видел тебя на площади Дам. Видел твои рисунки.

– Только не говори, что я первый!

– Прекрати орать. – Грэм давит окурок в пепельнице и сразу же закуривает следующую сигарету. – Я не собираюсь оправдываться перед тобой, впрочем, обижать тоже не хочу, поэтому все же скажу: ты первый. Хотя, на мой взгляд, это не имеет значения.

– Для меня имеет.

– Ладно... Я тебе ответил. Верить или не верить – дело твое.

Кристиан подходит с книгой в руках.

– А почему ты не спрашиваешь, первый ли ты у меня?

– Мне плевать.

– Неправда.

Проклятие, этот мальчишка может вывести из себя кого угодно! Стиснув зубы, Грэм вскакивает на ноги, хватает его за плечи (книга летит на пол) и швыряет на кровать. На громадную антикварную кровать с массивной дубовой спинкой, достойную какой-нибудь особы королевских кровей. Прижимает всем телом. Склоняется низко-низко.

– Как ты пишешь? – шепотом спрашивает Кристиан, даже не пытаясь увернуться. – Как это происходит?

– Само собой.

– Не понимаю.

– Юнг называл всякий творческий процесс инвазией бессознательного. Инвазия, понимаешь? Вторжение.

– То есть эти люди, о которых ты пишешь, эти образы – они просто приходят?

– Приходят, возникают, проявляются... все верно. Как только набирают нужную силу. И их манифестации порой бывают столь непреодолимыми, что волей-неволей приходится уделять им время, заниматься ими, выслушивать, излагать в письменном виде истории их побед и крушений.