Неврозы. Теория и терапия

Итак, мы обнаружили, что страх перед страхом, который мы исследовали до его основания, действительно имеет под собой почву. В его основании лежит коллапсофобия, инфарктофобия или инсультофобия. Однако мы должны помнить, что страх перед страхом представляет собой вторичный страх, поскольку имеет отношение к первичному страху, который у пациента был сначала, а страх перед страхом у него появился после. В отличие от вторичного страха, у первичного страха нет основания, но есть скорее причина.

Разницу между основанием и причиной можно объяснить на примере боязни высоты. Она может быть связана с тем, что человеку становится страшно, поскольку он не обладает достаточными навыками альпиниста или хорошим снаряжением. Боязнь высоты может также проистекать из-за недостатка кислорода. В первом случае имеет место боязнь высоты как трусость, во втором это высотная болезнь. Первый имеет основание, а второй – причину. Первое – это нечто психическое, а второе – соматическое. Разница между психическим основанием и соматической причиной становится ясной из следующего примера: лук не является основанием к плачу, но может стать причиной слезного выделения. И наоборот, щекотка является не основанием к смеху (а шутка могла бы, но скорее причиной, которая вызывает рефлекс смеха.

Какая же соматическая причина у первичного страха наших пациентов? Мы не раз обнаруживали, что в основании агорафобии часто лежит гипертиреоз. Однако это не означает, что гипертиреоз сам по себе способен вызвать полноценный невроз страха в смысле соматогенного псевдоневроза, ведь в конечном счете в качестве следствия и сопровождающего явления гипертиреоза выступает лишь готовность к страху, а к вегетативной готовности к страху должен еще присоединиться реактивный страх ожидания, только тогда полноценный невроз страха закрепится – теперь в смысле реактивного невроза.

Здесь мы уже затронули тему невропатического основания неврозов. Об их психопатической базе речь пойдет далее. Мы согласны с Виллингером: «Чрезмерному расширению термина “невроз” противостоят серьезные основания». И вместе с ним мы сожалеем о том, что «дефляции в области психопатии и невропатии противостоит заметная инфляция в области неврозов»; так же, как Кранц, мы считаем психопатию «термином, достойным сохранения», несмотря на его возраст: он был введен Кохом в 1891 году. То же самое касается термина «невропатия». Выражением невропатии может быть симпатикотония или ваготония. В легитимности данных понятий мы не сомневаемся (Куртиус, Гофф, Виллингер). Корреляция между симпатикотонией и гипертиреозом известна: они пересекаются. Ad hoc приведем один случай.

Госпожа В., 30 лет. Обратилась к нам из-за фобических состояний. За ними просматривалась ананкастическая психопатия. Помимо психопатических тенденций, были и невропатические, в форме симпатикотонии или гипертиреоза: щитовидная железа увеличена, экзофтальм, тремор, тахикардия (частота пульса 140 в минуту), потеря веса – 5 кг, основной обмен +72 %. Психопатические и невропатические тенденции представляли конституциональную базу невроза. К ним присоединилась диспозиционная база: два года назад пациентка подверглась струмэктомии, что повлекло за собой вегетативное расстройство. В заключение произошло нарушение вегетативного баланса (и мы видим в этом кондициональную базу). После того как пациентка два месяца назад выпила крепкий кофе, не имея такой привычки, у нее произошел вегетативный приступ страха. Далее мы сталкиваемся с примечательными данными анамнеза: «После первого приступа страха мне снова становилось страшно, когда я о нем просто думала». Из этого мы можем сделать вывод, что реактивный страх ожидания получил власть над вегетативной тревожностью.