Невская битва

Биргер внимательно разглядывал прибрежные по­селки и сами берега, выискивая подходящее место для первой пристани. Но плыли еще долго, покуда не до­шли до устья Ижоры, впадающей в Неву справа, если плыть против течения, как плыли шнеки пришель­цев. Здесь открылся прекрасный вид на богатые селе­ния и широкий плоский берег, к которому подходил густой и, по всем приметам, изобилующий живностью и растительной пищей лес. Прислонясь к берегу, дож­дались подплытия шнеки Улофа, посовещались с яр-лом, и тот согласился располагаться станом здесь. Его шнеки развернулись и вошли в устье Ижоры, встали поближе к селению. Корабли Биргера, напротив, ото­шли от устья на некоторое расстояние и здесь начали вставать на якорь. Епископ Томас предпочел быть по­ближе к Биргеру, добрый знак — он сделал ставку на него, а не на Улофа! Старая английская собака, хоро­шо умеющая держать нос по ветру.

Когда высадились на берег, прежде всего высокий крест из мореного дуба, освященный папой Григори­ем, был врыт в землю, а неподалеку от него уже счи­щали ветви с вытащенной из леса исполинской сосны, дабы сделать из нее столб для ставки Биргера. Менее высокие столбы готовились вдоль всего берега для других шатров, работа кипела, и стан быстро возво­дился. К вечеру следовало уже полностью благоустро­иться. Биргер склонялся к мысли, что лучшего места и не следует искать — тут будем ждать Александра.

Далеко не все шнеки причалили к правому берегу Ижоры. Многие высадились на левом берегу и там строили свое становье. Туда ушли все датчане, более половины финнов, шесть из десяти норвежских шнек, а затем и Улоф направил на левый берег десяток своих судов, дабы было кому присмотреть за разношерст­ным станом, устраивающимся на противоположном берегу. Ярл Фаси устроился просто — поселился в на­илучшем и наибогатейшем доме, выгнав из него хозя-ев-ингерманландцев, вот тебе и ставка. Прочие дома также были очищены от хозяев и отданы шведам. Биргер отнесся к этому с презрением. Только шатер, считал он, достоин рыцаря в походе, иного жилья он не признавал для себя и своих воинов. Конечно, в том, что не его, а Улофа назначили вождем похода, была обидная и даже оскорбительная ошибка, но дай толь­ко срок, и она будет исправлена, когда все увидят, кто станет главным виновником разгрома русов. И, вер­нувшись в Стокгольм, скажут: «Ваше величество! Биргеру обязаны мы всем — победой и великой сла­вой! И мы сами провозгласили его вождем вместо Уло­фа. Провозгласи его ярл ом!» И шепелявый Эрик в от­вет, прослезившись, прошамкает: «Да будет по ваше­му слову! Зять мой, подойди — я обниму тебя!»

Высоченный шатер Биргера, как водится, поверху украсили золотой верхушкой, начищенной до огненного блеска, и яркое солнце, уже переступившее через небес­ное темя и медленно поплывшее в сторону Швеции, заиг­рало на вершине Биргеровой ставки, добавляя дню еще большего сияния. Внутри шатра заканчивали расстав­лять утварь, и Биргер Фольконунг любезно пригласил епископа Томаса, рыцарей-храмовников, францискан­цев и доминиканцев поселиться вместе с ним в его про­сторной ставке. Здесь же нашлось место для его родного брата Торкеля Фольконунга и тридцати самых достопо­чтенных рыцарей вместе с их слугами и оруженосцами.

День благополучно заканчивался. Биргер, Торкель и Томас вышли к берегу реки и стали с удовольствием строить предположения, через сколько дней Алек­сандр придет сюда драться с ними — спустя неделю, полторы или две. Спорить об этом было особенно при­ятно потому, что сегодня Александр уж точно никак не появится, а закат так красив, так величественно за­ливает медным медом ту сторону неба, под которой сейчас находятся Або, Готланд, Стокгольм; а от кост­ров доносятся пленительные запахи долгожданного жаркого.

—    Пожалуй, недурно было бы отправить Алексан­дру благородную грамоту с приглашением его на бит­ву, — сказал Торкель.

—    Как раз это я и хотел предложить, — живо ото­звался Биргер. — У епископа Томаса найдется немало остроумия, дабы употребить его в данном случае. Вы согласитесь, святой отец?

—    Охотно, — ответил англичанин, радуясь, что есть чем скоротать оставшееся время до ужина. — Пусть принесут мой письменный сундучок.

—    Вы хотите писать на пергаменте? — спросил Торкель.

—    А на чем?

—    Эти дикари не заслуживают, чтобы им писали на том же материале, на котором вы пишете послания самому папе. Говорят, они и сами для своей переписки предпочитают березовую дрань.

—    Это хорошая мысль, — почесал бритый подбо­родок Томас.

—    Плохая, — возразил Биргер. — Они еще поду­мают, что мы бедны и не можем позволить себе писать на пергаментах. Пишите на хорошем листе, отец То­мас.

Когда подали письменные приборы, все трое усе­лись вокруг раскладного столика и принялись сочи­нять послание, упражняясь в остроумии. К ним ти­хонько подошли еще несколько рыцарей — рыжий Аарон Ослин, одноглазый Ларе Хруордквист, верзила ' Рогер Альбелин, толстяк Маттиас Фальк и коротышка Нильс Мюрландик. Всем хотелось поучаствовать в дерзком послании будущему противнику.