Невская битва

—    Молиться будем во все дни, но только сегодня сердцу своему скажи, чтоб вздремнуло. Хотя, конечно, легко сказать. Сердца у нас непослушные. У меня — сколько уж лет прошло — а никак по Феде сердце не успокоится. Саша у меня всегда был самый любимый сын, а Федя — самый жалкий, засердечный. Слабый, болезный, вскоре стал отставать, а годам к семи нельзя было сказать, что он старше всех — сперва Сашуня его по всему обогнал, потом Авдреяша, а потом и осталь­ные. Ярослав по уговору должен был в Новгород стар­шего сына усадить, да как его одного сюда упекать? Никак, только вдвоем с Алексахой. С приезда сюда кончились самые хорошие времена моей жизни. Нов­город сей неспокойный… Супостатов быстро нам тут нашлось. Они и Федю сгубили, я в том нисколько не усомневаюсь. Скольких Ярослав переловил да пересажал тут, на Городище, в узилище, а еще больше на во­ле осталось, в Медвежьей Голове с немцем спелись. Че­рез них отравленные подарки приходили, я потом все просчитала — Саша те сладости не ел, а Федя всегда до сладкого был падок… Но ничего доказать нельзя было. Вот — живой мальчик мой, а вот он уже в домовине ле­жит и ручки на груди скрестил. Варили мы свадебные каши, а ели — поминальные…

—    Не терзайся, родненькая! — Уложив Васю в зыбку, Александра подсела к свекрови, приобняла ее, прижала к себе. И тут только как-то особенно остро почувствовала, до чего в ней самой все дышит здрави­ем и силой, и какая Феодосия — иссохшая, легкая,

слабая. А еще новый плод в себе вынашивает. Откуда силы берутся? Родит ли еще одного ребенка Ярославу? Выживет ли после него? Лет ей — уж за сорок. По Саночкиным понятиям — старуха. — Ведь никакой тво­ей вины нет в Фединой-то смерти.

—    Нету… А вот здесь, — Феодосия прижала кула­чок к груди, — гложет так, будто я сама его отравила. И куда мы спешили его, четырнадцатилетнего, же­ нить? Как крестить торопились, так и под венец… Вот вы с Александром — в самую пору друг друга познали.

Храни вас Бог! Мое такое предчувствие, что он с вели­кой славой от свеев возвратится. Побьет их знаменито. Мне в молодости было предсказание от одного монаха, что старший мой сын аки солнце воссияет на Русской земле. И вот, дочунюшка, как, бывало, гляну на Федю и думаю: «Солнце? Да какое ж он солнце? Скорее на бледную луну похож. А ведь он старший!» И такими мыслями освободила его от старшинства. Александр сделался старше других моих детей. Вот уж он и впрямь — солнце. Нечего говорить — есть и моя ви­на в Фединой кончине… Мысленная вина!

—    Да нет же! — воскликнула Брячиславна от все­го сердца.

—    Ну нет, так и нет, — вдруг стряхнула с себя вне­запно нахлынувшее раскаяние Феодосья Игоревна. — А давай-ка, я тебя обучу зырянские80 ушки делать. Ле-ско твой их смерть как любит. К его возвращенью сво­ими рукам налепишь да наваришь ему, у-у-у!

—    Ты, матушка, совсем оновгородилась, как я по­гляжу, — засмеялась Саночка. — «Своими рукам»!

—    А что же, с волком жить — по-волчьи и выть! — тоже рассмеялась Феодосья. — И ушки меня тут на­учили колобачить. Мы когда в первый год в Новгород приехали жить, нам тут приладили для стряпни зы­рянку-приспешницу, Варвару. Она мне те ушки и по­казала. Царствие небесное рабе Божьей Варваре!.. Позырянски ушки именуются пеленяньки. Наварим с тобой этих нянек и сами первые их наизведаем.

—    Да я не стану, — замялась Брячиславна.

—    Отчего же?

—    Да я присягнула не вкушать никакой пищи, по­куда Леско не возвратится.

—    Кому ж ты присягнула? Какой такой неразум­ный поп мог столь глупую присягу принять?

—    Да я не попу… Я самой себе слово дала.

—    Ну, коли самой себе, так я своей волей и свекровной властью с тебя сей обет снимаю. Нечего-нечего, тебе дитя кормить надо, а кмети наши до самого ус­пенского заговенья могут не возвратиться, и что тогда? Ох и рассердила же ты меня! Захотела, чтоб Васе, как некогда моему Феде, кормилицу присаживать? Похвостать бы тебя хорошенько плеточкой за такие дури!

—    Прости, матушка…

—    Прости… Ладно уж, прощаю на первый раз. Бе­ри Василька да посадим его рядом с нами. Детишки очень любят смотреть, как тесто делается, они ведь и сами будто из теста слеплены.

Невестка и свекровь нарядились в обыденные про­стые летники со схваченными выше запястий рукава­ми и отправились в приспешную горницу. Две стряпу­хи взялись им помогать. Васю, как и сказала Феодо­сья, посадили рядом, и он стал взирать с превеликим любопытством на происходящее.

—    Ушки, — говорила свекровь, — бывают самые разные. Все зависит от того, какое кто любит тесто, ка­кую кладут начинку, в чем варят. Тесто обязательно должно быть не жилое, не сканое, не соложеное, а са­мое простое, быстрого замеса и хорошо раскатанное. Чинят ушкам внутренность точно так же, как и пиро­гам, — из чего только душе угодно. Алексаня любит больше всего мясные — из свиного и говяжьего мяса с добавлением баранины, еленины и медвежатины. Вот мы теперь наших стряпух и отправим за такими слагаемыми. Андрюша мой любит с сыром, называя их «сырянскими ушками», а Данила и вовсе с капус­