Невская битва

На шнеке у кормчего нашелся мешочек с сушеным аскироном, который подали Биргеру, чтобы тот сам разжевывал и прикладывал к ране. Это оказалось еще одной мукой — во рту пересохло и жевать было невы­носимо, то и дело приходилось сдерживать рвотные позывы. Наконец, разжевав первую пригоршню суше­ной травы, Биргер выплюнул образовавшуюся каши­цу и наложил на рану. Боль обострилась, но через не­которое время кровотечение уменьшилось. Это немно­го приободрило его и вселило надежду на спасение.

Продолжая жевать противную траву и прикладывать получаемую кашицу к пробоине на лице, Биргер уже с противоположного берега левым глазом разглядывал то, что происходило там, где они столь счастливо прожи­ли несколько дней и столь несчастливо проснулись сего­дня. Теперь он мог полноценно окинуть взором картину битвы. Картину ужасающую. Слева он видел полное тор­жество русов — там вовсю вязали пленных, среди кото­рых многие были ранены, и им оказывали помощь, чему оставалось только подивиться, признавая, что эти русы не совсем уж законченные дикари и выродки.

Вдали на Неве можно было видеть несколько шнек, захваченных русами, около десятка. Это не ра­довало, как не радовала и картина происходящего по­средине, где бои уже заканчивались и последние ос­татки его, Биргерова, войска, вяло сопротивляясь, то­же в основном сдавались в плен. Шатры измяты, многие повалены, некоторые даже сожжены. Оживле­ние наблюдалось лишь при шнеках, которые шведы и норвежцы пытались увести от берега, а русы стара­лись захватить.

Иное зрелище представлялось взору в большом ин-германландском селении, где полки Улофа, в целом сохранившие свою численность, держали упорную оборону против конницы и пехоты русов. Отсюда на­прашивался вывод, что Биргеру теперь следует со­брать здесь все войска, переправить их на тот берег, к самому устью, высадить и вместе с Улофом поста­раться перейти от обороны к нападению.

Но что это значило? Это значило, что Биргер дол­жен будет признать свое поражение и полностью войти в подчинение к ярлу Улофу. Это значило, что отныне он утрачивает самостоятельность и становится всего лишь одним из полковников ярла Улофа Фаси. Если вторая половина дня принесет победу шведам, Улоф будет воспет как победитель, а спасенный им Биргер навеки сделается его должником. Разве это хорошо?

От окончательного осознания происшедшего он за­стонал и почувствовал, как теряет силы. В глазах у не­го поплыло, и, когда перед ним возникло свирепое ли­цо лучшего норвежского военачальника Мьельнирна, с горькой усмешкой Биргер невольно подумал: «Это что же, Мьельнирн тоже попал вместе со мною в Вал­галлу? »

—    Позволь спросить тебя, Биргер Фольконунг, что случилось с тобой и почему ты валяешь дурака на этом берегу? — прорычал норвежец грозно.

—    Мне показалось, что тебе одиноко валять тут дурака, вот я и приплыл к тебе на подмогу, — раздра­женно ответил Биргер.

—    Мы все видели, — продолжал наглеть Мьель­нирн. — Вы, шведы, оказались никчемными воинами. Из-за вас погибли многие наши люди, оказавшиеся вместе с вами на том берегу. Пришло время держать ответ, Биргер! Швеция — преступная страна. Мы, нор­вежцы, всегда держали пальму первенства в нашем мире, но вам захотелось стать первыми, и вот теперь мы все страдаем из-за вас.

—    Не время сводить счеты, Мьельнирн. Ей-богу, не время! — простонал Биргер голосом умирающего, сам понимая, что этого звероподобного негодяя нельзя разжалобить.

—    Вы заманили нас сюда, а сами не могли даже хорошенько разведать обстановку, — продолжал Мьельнирн убийственным голосом. — Как получи­лось, что вы преспокойненько пировали, а в это время сюда пришла столь многочисленная рать дикарей?

—    Что произошло, того не переделать, — вздохнул Биргер. — Потом будем сводить счеты. Сейчас надо думать о том, как исправлять сложившуюся пагубную обстановку. Ведь ты же воин не хуже меня и не хуже меня знаешь, что сейчас надо действовать, а не рас­суждать и не искать виноватых.

—    Ты еще смеешь сравнивать меня с собой, швед­ская морда! — заорал норвежец, хватаясь за рукоять меча. Торкель встал между ними, тоже держа руку на своем мече. Биргер хотел было еще раз воззвать к ра­зуму Мьельнирна, но только махнул рукой — какой может быть разум у этого болвана, которому все равно кого убивать, лишь бы наслаждаться смертью.

Драка не произошла. Мьельнирн порычал еще не­много и, пылая гневом, удалился.

—    Плохо дело, — сказал Торкель.

—    Вижу.

—    Датчане и норвежцы, сидящие на этом берегу, решительно настроены расправиться с нами. Финны на нашей стороне, но тоже далеко не все.

—    Это безумие, Торкель!

—    А я всегда говорил, что надо идти сюда только нам, взяв с собой только финнов и готландцев, а всю эту датскую и норвежскую мразь не трогать.

—    Что они делают теперь?

—    Строятся в боевые порядки, вот что! Они хотят бить нас, Биргер. Нам надо срочно переправляться на тот берег к Улофу.

—    И что? Пасть к нему в ножки? — почти проры­дал Биргер.

—    Иного выхода нет, — тоже чуть не плакал Торкель.