Невская легенда

Молодой черноусый полковник, красиво избоченясь, говорил что-то своим новым крепостным. Говорил строго, но милостиво — так казалось по выражению его лица. Лысый старик стал на колени, лбом стукнулся о пол, подполз, поцеловал княжескую руку…

Бухвостов толкнул коня шпорами, поехал к краю села.

Возле хатки на обрыве соскочил, подошел к колодцу. Вода в нем совсем высохла, виднелось промерзлое комковатое дно.

Хатка осела на бок, бревна расщелились. В пустые оконницы нанесло много снега.

Повернув за угол, сержант увидел Родиона. Он стоял с опущенной головой, руки сжаты на груди.

Немой заметил Сергея Леонтьевича, но даже не повернулся к нему. О чем думал солдат? Об отце с матерью? О семье, которой нет? А может быть, просто о хате — надо бы подпереть ее, не то совсем развалится…

Долго не решался сержант подойти к немому. Потом легонько тронул его за руку.

— Полно, Родя. Поедем.

Солдат выпрямился. Его конь стоял у прясла; разогрев дыханием снег, пощипывал прошлогоднюю траву. Бухвостов разглядел деревянный сундучок, притороченный к седлу.

Сержант и Родион отправились через все село пешком, Лошадей вели в поводу.

За гумнами около избы, похожей на сараюшку, немой начал торопливо отвязывать сундучок. Взял его в обе руки. Подошел к двери и остановился, словно запнулся о порог.

Подумал, тяжело вздохнул и плечом толкнул дверь. В избе было темно. Сергей Леонтьевич не сразу заметил старую женщину, сидевшую одиноко за столом. Она узнала немого. Подошла к нему, ласково сказала:

— Родюшка…

Но увидела сундучок, отшатнулась.

Немой поставил сундучок на стол. Женщина боязливо, веря и не веря, на что-то еще надеясь, протянула руки, подняла крышку. В сундучке лежал солдатский мундир, ременная портупея. Все это — незнакомое, чужое — прочь, прочь. Но вот белая свитка. Женщина узнала петельки, обметанные ее рукой. Заголосила.

Только теперь Бухвостов понял, что перед ним мать Ждана Чернова.

И она припомнила сержанта. Сухими, светящимися в сутеми глазами она посмотрела на него. Крикнула с ненавистью:

— Ты увел моего сына на царскую службу… Будьте же вы прокляты вместе с вашим царем-ненасытой… Жданушка, родимый…

Женщина зарылась лицом в свитку, затихла.

— Прости, мать, — еле слышно проговорил Сергей Леонтьевич, — прости ради бога, — и, осторожно ступая, вместе с немым вышел из хаты.

_____

Холодным декабрьским утром Москва встречала победителей Нотебурга.

Огромный, запорошенный снегом город с ночи прибирался. Вестовые скакали из Кремля на окраины. Бояре и духовенство в каретах, поставленных на полозья, мчались к Всесвятской заставе. С колоколен плыл торжественный ранний благовест. Жители сбегались на Тверскую.

Москва оживленно шумела. С высоких приречных скатов она виднелась вся — город в городе и еще город.

Москва открывалась высоким земляным валом с густым частоколом наверху. На обочинах дорог лепились серые избушки Земляного города. За ним тянулись шумливые слободы, опоясанные каменной стеной Белого города. Тут жила мастеровщина и служилый люд — бронники и медники, зелейщики и сыромятники, серебряники и шорники.

Но все это лишь присказка к Москве. Таких домишек, таких кривоколенных улочек на Руси много. Только тут их сгребли в неоглядно большую кучу.

Настоящая столица начиналась за стенами и башнями Китай-города. Здесь в гостиннодворских амбарах — товары со всего света. В торговых рядах услышишь немецкую и персидскую и всякую другую иноземную речь.

Отсюда хорошо виден раскинувшийся на обширном холме у слияния Неглинной с Москвой-рекой Кремль, истинное чудо из чудес. Весь — белокаменный. За громоздкими зубцами стен, за суровыми древними башнями — золотое многоглавье соборов, приказные хоромы, дворцы. А над ними, как свеча, вскинута в небо колокольня — Иван Великий. С его маковки видно все окрест на десятки верст. Врагу не подойти нежданно.

У царева дворца в Кремле имя простое — «верх». Дела всей русской земли, как в кулаке, зажаты в «верху».

В этот день, еще до зари, народ начал собираться к Кремлю. Спешили конные и пешие. Вершники, помахивая плетями-семихвостками, прокладывали путь боярам, послам, именитым государевым людям.

Петровские войска вступили на Тверскую улицу, миновав трое триумфальных ворот. Гремели литавры. Над толпой взлетали в воздух шапки. Озорные мальчишки крутились под лошадиными копытами. Кони храпели, становились на дыбы.

Смолкли литавры. В воздух врезалась барабанная дробь. Вопя от восторга, мальчишки бежали за самым маленьким в ряду барабанщиком, русым, сероглазым хлопчиком.

Под развернутыми знаменами шел Семеновский полк. Солдаты — в зеленых мундирах, и только полковник Голицын — в синем. Преображенцев вел полуполковник Дмитрий Карпов, бледный, еще не оправившийся от ран.

Впереди головной роты гарцевал на игреневом иноходце Михайла Щепотев. Из-под копыт летели комья снега. Молодки, прикрываясь рукавичками, поглядывали на сержанта.

Пешком шли пленные шведы, вперемежку солдаты и офицеры. Они шли торопливо, стараясь укоротить тяжкий для них путь. Одни тревожно озирались, другие понуро смотрели под ноги.