Невская легенда

Бухвостов стоял на краю острова. Ветер рябил озерную воду. Сержант смотрел прямо перед собой. Ворот мундира, как удавка, сжимал шею. Бухвостов рванул крючки. Но удушье не проходило. Ладонями растер лоб, щеки… Услышал голос, несмело звавший его:

— Господин сержант!

Оглянулся и заметил пожилого солдата с обмотанною тряпьем рукой. Был он очень веснушчатый, только глаза оставались без отметинок.

— Чего тебе? — спросил Сергей Леонтьевич.

— Ты не признал меня, господин сержант, — сказал солдат, — оглоблинский я. С тобой от Вышнего Волочка о прошлый год в походе был.

— Не помню. Что надо? — снова спросил Бухвостов.

— Да мне ничего не надо, — солдат будто бы даже удивился мысли, что он может по какому-то собственному делу потревожить сержанта, — а вот разговор, действительно, имеется. Пойдем со мной, сделай милость.

Вслед за веснушчатым Сергей Леонтьевич вошел в ворота. В углу крепости, где стены сходились к Королевской башне, полдничали солдаты. Они сидели на земле вокруг котла, в котором дымилась похлебка.

— Поснедай с нами, — предложил веснушчатый и протянул Бухвостову деревянную ложку.

Солдаты потеснились. Котел стоял на траве. Похлебка была вкусная. Сергей Леонтьевич не помнил, когда он ел в последний раз; кажется, на Свири, на верфи.

Ложкой черпал поверху. Чтобы не расплескать варево, бережно поддерживал ее ломтем хлеба. Подхватил кусок мяса. И все стали есть с мясом.

Ели молча, серьезно, будто делали работу. Ребятишки-барабанщики, допущенные к котлу, затеяли возню. Ближайший солдат отщелкал их ложкой по затылку — дескать, надо обычай знать.

Сытые солдаты, дочиста облизав ложки, совали их за онучи или за голенища, смотря кто в чем был — в лаптях или в сапогах.

Все разошлись по своим командам. В углу крепостного двора остались только двое, Бухвостов и веснушчатый. Сергей Леонтьевич благодарно подумал о нем — вот ведь догадался, что сержант голоден.

— Спасибо за хлеб-соль, — сказал душевно.

Солдат не расслышал. Он поднялся. Посмотрел, нет ли кого поблизости, и шепнул:

— Ищи Васенку в Светличной башне.

Бухвостов принялся расспрашивать. Но Васенин земляк ничего толком не мог ответить.

— Мне тут быть не с руки, — опасливо промолвил он и ушел.

Светличная отличалась от других башен. Находилась она между Королевской и Государевой, ближе к первой. Но снаружи ее не разглядеть. Она не возвышалась над стеной, а неразличимо сливалась с нею. И только изнутри крепости был заметен полукруглый каменный обвод.

Даже видом своим башня пугала. Сложенная из тяжелых плит, глухая, с единственным небольшим оконцем, она казалась давяще мрачной.

В нее вела каменная же, в несколько ступеней, полувинтовая лестница. Бухвостов толкнул дверь, она тяжело отошла. В светелке — по ней и башня называлась Светличной — под низким сводчатым потолком храпели солдаты. Наверно, из ночного дозора вернулись. Спали на полу, раскинув руки.

Сержант, шагая через лежащих, обошел помещение. Вторых дверей здесь не было. Рядом со светелкой — ход на стену.

Сергей Леонтьевич возвратился во двор. Что же могли значить слова веснушчатого о Васене?

Почему-то сержант боялся отойти от башни хоть на шаг. Он ощупывал ладонями холодные плиты. Никаких надежд не оставляла эта безмолвная каменная громада.

Между стен, как в ущелье, сильно потянуло ветром. С головы Бухвостова смахнуло треуголку.

Он нагнулся за нею и тут увидел, что в башне есть еще проем — настоящая крысиная нора, заплывшая грязью. Пошарил руками, наткнулся на железные прутья.

Сергей Леонтьевич лег на землю, чтобы заглянуть в забранную решеткой дыру. Сердце билось так, будто кто-то держал его в злых лапах, — то сожмет, то отпустит.

За решеткой, в сумраке, ничего не разглядеть. Прошло время, прежде чем сержант освоился с темнотой. И тогда он увидел глаза, в упор смотревшие на него оттуда, из подземелья.

Бухвостов отшатнулся.

— Ты кто? — спросил шепотом.

Слова, прозвучавшие в ответ, перевернули душу:

— Дядь Сергей, я знала, что ты придешь.

К пальцам, сжимавшим решетку, приникла теплая щека. Сержант охнул, словно ударили его. По железу, по пальцам текли Васенкины слезы.

Узнать ее было нельзя. Исхудалое, в ссадинах лицо, тонкие руки, закованные в цепь. При каждом движении цепь скрежетала. На шею девушки набита деревянная колодка. Когда Васена прижалась к железным прутьям, колодка краем поднялась, сдавила горло до удушья. Но Васена не отходила, все шептала, шептала:

— Помру я скоро… Спрашивают, пошто я из деревни ушла? Зачем в войске? Да знаю ли ведовство? Да нет ли умысла на государево здоровье?.. Помру я…

В том, как Васена сказала эти два последних слова, не было ни отчаяния, ни горя. Просто она говорила о том, что скоро все кончится — и жизнь, и мучения.

Сержант гнул, ломал железные прутья. Освободить Васену. Бежать! Бежать!

Опомнился. Подумал — как нелепа эта первая, захватившая его мысль. Бегством только вконец погубишь девушку. Да и куда денешься с острова? У подземелья даже стражи нет, потому что отсюда все равно не убежишь.