Невская русалка

Цеплялась ночь за край небес,
Мелькали сонные аллеи.
Лес спал в объятиях Морфея,
Устав от давешних чудес.
Свою «Каризму» не жалея,
Я гнал дорогами и без.

Едва скользили вдоль дерев

Рассвета робкие пастели.
На заднем кресле спал в постели
Гроза чертей. Он, словно лев,
Рычал во сне. Мелькали ели.
Со мною рядом, присмирев

От скоростей и впечатлений,

Русалка куталась в плаще,
Когда какой-нибудь «Порше»
Выныривал, как привиденье,
И обгонял на вираже.
Я спрашивал: «Как впечатленья?»

Она так гордо говорит:

«Гони, поэт, свою карету.
Лети как птица — страха нету,
Когда пред нами чёрт дрожит.
А мне сподручней до рассвета,
Пока луч солнца не блестит,

Волну разрезать плавником.

Мне лучше в сумерках нырнуть,
В реке освоиться чуть-чуть».
Я говорю: «Уж за мостом.
Расслабься и о чём-нибудь
Поговори со мной другом».

«Ты сообщил своей невесте,

В какую ты влезаешь дрянь?»
«Ох, Руся, душу мне не рань,
Беда со связью в их поместье.
На языке моём лишь брань.
Звонил как проклятый… раз двести,

А всё вне доступа Зевотки».

«Ну, не кручинься ты о ней,
И будет утро мудреней.
Ложись поспать. Твоей молодке
Мы сообщим. Найдём, ей-ей,
В какой бы ни была слободке».

***

В верховьях сумрачной Невы,

Неподалёку от истоков,
Вблизи Ивановских порогов,
На край береговой канвы
Я нёс русалку вдоль потоков,
Ручьёв да зарослей травы.

На мшистый камень усадил,

На брёвнышко поодаль сев.
Она русалочий напев
Вдруг затянула. Нил завыл,
Она шепнула: «Ты мой лев.
Ах, каб не ты! Мой милый Нил».

И нежно обняла собаку.

«Ну всё… пора. Прощай, поэт.
Не знаю, свидимся иль нет.
Пиши, не лезь, однако, в драку.
Тебе в подмогу — лунный свет».
Нил заскулил. «Не надо плакать.

Пора». И сбросила свой плащ,

И позвала: «Ну, подойди».
Забилось сердце близ груди,
Был хладный поцелуй палящ.
(Ах, Люба, Люба, не суди…)
Скользнула. Чешуёй блестящ,

Хвост юркнул в ледяную реку,

А дале неизвестно мне,
Что было там, на глубине,
Какие таинства от веку
Творятся на холодном дне.
Петух тревожно «кукареку»

Горланить стал что было сил.

Осины, вздрогнув, с высоты
На воду тёмную листы
Стряхнули, ветер проскользил,
Где затревожились кусты,
Гром отдалённо пробасил,

Всё заскрипело, закачалось.

Стальною сделалась Нева —
Знать, беспокойная молва
Сквозь воды тёмные помчалась
По рукавам, на острова,
В гранит отчаянно стучалась,

Змеёй скользя вдоль всех притоков,

Шепталась возле бережков,
В лесах, где сонмы ручейков,
Дробятся, прыгая с порогов.

Ключи наружу выход ищут,

Затеяли свой перезвон
Да друг за дружкою вдогон
Петляют в камнях, корневищах.
Кто где наружу выйдет вон:
В полях, болотах, на кладбищах,

В колодцах. Кстати, об одном.

При нём сумела поселиться
Лягушка. По воду девица
Пришла, да зачерпни ведром.
Проказница и баловница
Ей на ладошку прыг прыжком.

«Ой! Шалунишка ты, лягушка».

А ей в ответ не «ква-ква-ква»,
А молвит русские слова:
«Ну… Да-да-да… ты тоже душка.
Мне некогда, меня братва
Прислала. Ты ль подружка

Никитки, с Питера поэта?

Ну что молчишь? Он твой жених?»
«Да… как бы…» — «Голосок твой тих.
Что, «как бы» в моде в это лето?
Короче, взялся он за стих
Опасный, раз в беде планета.

Ты присмотри, чтоб он в беду

Какую не попал бы сдуру.
Терзает пусть клавиатуру,
Но в поэтическом бреду
Чтобы не лез на амбразуру.
Поторопись. А я пойду.

Дел у меня тьма тьмущая.

Ступай, глазами-то не хлопай».
«Нет. Объяснись, а после топай.
Ишь, деловая, вездесущая.
Дела твои — знай только лопай
Без устали кровососущих.

Коль ты почтовая лягушка,

Изволь порученную весть
До абонента ты донесть.
Сейчас сдавлю тебя, как мушку.
Что там с Никитой, где он есть?»
«А-а-а!!! Отпусти меня, подружка!

Мне к лягушатам». — «Отвечать!»

«Скажу, скажу, не жми, мне больно!
Возлюбленный твой добровольно
Собрался вроде мир спасать.
Всё дело в том, что чёрт подпольно
Пришельцев к нам решил позвать,

Чтоб ось земную ночью скрасть

И тайно распилить на части».
«Постой, куда же смотрят власти?»
«Все в доле. Ты ж не дай попасть
Никите в центр той напасти.
А если зло захватит власть,

Чтоб не пропасть, ты побеги

На мостик Банковский, к грифонам.
Сидят там каждый под плафоном.
Они влюблённым не враги.
Враги-то вот по всем законам
Уж на подлёте, их круги

Всё ближе. В полночь и начнут».

«Постой, но где вы раньше были?»
«Покуда вести до меня доплыли…
Теряем время обе тут.
Мне нужно, чтоб меня пустили».
«Ступай… Да как тебя зовут?»

«Марфуша — местная лягушка».

«Что ж, Марфа, будем мы дружить?»
«Нет! Никогда тому не быть, —
Та квакнула из-под кадушки. —
Грех живодёрства не отмыть».
«Тогда и ты мне не подружка».

«Мир, если мне почешешь брюшко.

Вот так… ещё чеши… квак-квак…
Скажи, а твой «Иван-дурак»
Уж так хорош, что ты лягушку
Могла бы придушить?“ — „Пустяк.
Никита мой — такая душка!

Но поспешу. И впрямь пора».

«Беги, беги… Я всё простила
И откровенность оценила».
Влетела Люба вглубь двора:
«Ой, мама, па… Тут сообщила…
(Какая ж в голове мура!)

Лягушка… В общем, надо ехать».

Спросила мать: «А огород?!
Вот-вот пожрёт редиску крот!»
Вздохнул отец: «Хоть пообедать?!
Крота возьму я в оборот.
Ему редиски не отведать».

Она поморщилась: «Да ну…

Пап, подкачаешь мне колёса?»
И тут посыпались вопросы:
Куда, зачем и почему?
Отец сказал, скрипя насосом:
«Она спешит встречать весну!»

«Жаль только, осень на пороге.

Пусть мать одна всё соберёт».
Однако пыль уже метёт
Её «Сузуки» по дороге.
Несладко Любе, и грызёт
Неумолимый червь тревоги,

Терзает, чуть ли не до слёз.

Она неслась в кабриолете.
Казалось, что на всей планете
Стемнело, что стволы берёз
Кривлялись мерзко в дальнем свете,
И в омут превратился плёс,

И страшен, словно пропасть, лес,

Где нечисть мечется роями
И всё меняется ролями.
И будто в душу кто-то лез.
И будто страшными когтями
Цеплялась ночь за край небес.