Невстречи

Только стали вдруг вороны

Каркать ямбом огранённым.

Смерть застыла, не дыша…

Конечно

Конечно, сегодня все правильно:

Конечна удачи прогалина,

Конечен мой путь в белый дым,

Мне терпко, мне тягостно с ним,

Мне колко, февралисто в нем;

Я думал: года перельём

В счастливый и прочный сосуд,

Но подлости гниды сосут

Не кровь, а любовь – её хватит.

Идет Suicide-MegaParty.

Утро убивало

Утро убивало. Своей неуместной красотой и не менее безапелляционной жизнерадостностью. Решившие от репетиций перейти к утренним концертам птицы вовсю старались доказать, что проблемы и заботы – пустое, никчемное дело. То ли им – вольным и довольным: пой на весь майский сонный квартал, радуй себя и серенькую подругу, затаенно сидящую на соседней ветке и кокетливо поглядывающую на тебя полным тайного обожания взглядом!

А эти – опухшие в своих бессонных дебрях неудач, мечущиеся, как драный волк в передвижном зверинце, люди: что им не так, чего неймется, дуракам?! Вот идет один: вроде бы и вымыт-выбрит, парфюмом (слово-то какое!) от него хорошо доносится, а в глазах, хоть и закрытых очками зело темными, тоска неописуемая. И вроде бы – светлый, а приглядишься – темный. И лицо темное от мыслей свинцовых, а от головы – будто тень или стая бабочек ночных, плотно сидящих друг на друге. Так идет и идет, и все пространство вокруг него темнеет на два-три метра.

И ведь не старый же еще! Ну, лет тридцать – тридцать пять, может, с хвостиком; чего же так шаркает туфлями?! Почему душа – пенсионерка, разве что единого льготного проездного не требует?! Странно это и непонятно…Что-то и петь расхотелось, да и подруга вон нахохлилась. Эх, утренний страдалец, дрянная от тебя аура, или как вы там грехи и радости, что сами не видите, называете! Мы-то их чувствуем и слышим, по ним и песни слагаем, а вы – так: слепые кутята…

*

Я шел. Большего для определения характера моего движения не придумать: мышцы, кости, сухожилия совершают привычную работу, перемещая тело в пространстве; вот, в принципе, и все…Цель: прийти на работу. Вопрос: зачем? Зачем, если после вчерашнего вечера, казалось, выпившего весь кислород, а заодно и душу, сердца больше нет.

Оно там, где сейчас бегает на перемене, стараясь понравиться своей избранной жеманнице, мой сын. Оно там, где пьет успокоительное еще вчера считавшая себя счастливой и моей женщина. Оно там, где песни под гитару и восхищенный её взгляд, потому что ясно: песня – ей. Оно там, где влажные жгуты стыдливо сбившихся на пол простыней. Оно там, где слова последней просьбы о прощении у гроба родных и близких, бывших родными и близкими для обоих. Оно – там…

А я – здесь.

Каретная собака

Куда спешишь, каретная собака,

Я все же не из рода Борджи`a.

Здесь нет карет, здесь есть собачья драка,

И не собачья тоже…

Но жива

Разлука-сука, с взвоем, по-щенячьи,

Приникнувши к хозяину – судьбе,

Она скулит от жалости к себе,

И разгрызает счастья хилый хрящик.

В помойных ямах тоже есть душа?

Тебя туда так тянет – что ж, попробуй,

Ты, как и я: упрямый, толстолобый –

Но не отыщешь, пес мой, ни шиша.

Не торопись, каретная собака,

Для нас еще не сделали карет,

Для нас весь мир – одна сплошная драка,

И жизнь, которой без разлуки нет.

Приходите

Приходите собирать камни

Побивать меня: увы, грешен!

Вы – святые (знать, своей мерой),

Вы – судите, раз у вас сила.

Только чей у вас портрет в рамке,

Не Его ли, что порой вешней

Научил прощать и жить с верой,

Что спасется всяк – любой сирый?

Почему же в суете праздной,

Распаляя дух вражды гневом,

Проклиная весь мой путь терпкий,

Призывая на меня беды,

Вы решили, что у вас – Правда,

Что живу я, чтоб набить чрево,

А распутства аромат едкий –

Вот единое мое кредо?

Приходите собирать камни,

Их разбросано вокруг вдосталь,

Мне всего-то одного хватит,

Чтоб – наотмашь, прямиком в душу!

Только верю, что придет с вами

Жизнь не вашего, пардон, роста,

И над городом святым встанет,

И туда войду…

Плюс тридцать

Когда «плюс тридцать», легче уходить,

Дыханье чаще – я через дыханье,

И через пот – от нервного дрожанья,

И от непониманья, может быть…

Когда «плюс тридцать», проще уплывать,

Но только сносит нас к водовороту:

Меня и боль – полтонную колоду,

Прикованную к прошлому опять.

Когда «плюс тридцать», легче стать «ничем»,

До атомов распасться, до нейтрино.

Любовь не понимает половины;

Пускай «ничем», когда не вышло «всем».

Расплываются судьбы контуры

Расплываются судьбы контуры.

Лета тридцать три тому, Поныри;

Как раскрасит жизнь, каким тонером,

Чтобы все, да про него, поняли,

Да какой ему шагать пашнею

И бросать ли семена в терние,

И какой любви бывать зряшною,

А какой тоске кричать: «Грешная!»,

По кому пройдется он ластиком,

Кто его сотрет в муку горькую,

Будут звезды ли к нему ластиться

Иль затравят феврали волками?..

*

Что к двум тройкам он принёс, суетный

(А Христа ж уже на крест подняли)?

Знать, никчёмные они, сутки те:

Лета тридцать три тому, Поныри…

Тебя удалили...

Тебя удалили…

На йодный палатный покой

Ложится заразной тоскою закат.

Тебя удалили…

Понять бы, с надеждой какой

В лоток полетели слова: «Виноват…»

Тебя удалили…