— Нет, это показалось мне напрасной тратой времени, поскольку открыть его было невозможно.
— Я имею в виду снаружи. Вдруг кто-то пытался проникнуть в квартиру, не зная, что окно запечатано намертво?
У техника отвисла челюсть, и он посмотрел на оконное стекло. Розовые щеки побелели, и лицо Тима, усыпанное веснушками, стало походить на поверхность Луны. Завибрировал мобильник Никки, и она, отойдя в сторону, взяла трубку. Это был Ноа Пакстон.
— Спасибо, что перезвонили.
— Я уже начал думать, что чем-то рассердил вас. Когда же мы с вами разговаривали в последний раз?
Она рассмеялась.
— Вчера, когда я помешала вам есть салат.
Должно быть, Рук услышал ее смех, потому что появился из коридора и замаячил в отдалении.
Никки отвернулась и сделала еще несколько шагов в сторону: ей совершенно не хотелось, чтобы журналист слышал ее разговор. Однако краем глаза она заметила, что он продолжает топтаться у нее за спиной.
— Вот видите? Почти двадцать два часа. Так у человека может и паранойя развиться. Что случилось на этот раз?
Хит рассказала ему о похищении коллекции. Новость была встречена продолжительным молчанием. Она спросила:
— Вы слушаете?
— Да, я… Вы ведь не шутите? То есть вы не будете шутить такими вещами?
— Ноа, я сейчас стою в их гостиной. Стены абсолютно голые.
Снова долгое молчание; затем она услышала, как он откашлялся.
— Детектив Хит, могу я говорить откровенно?
— Давайте.
— Вы никогда не испытывали сильного потрясения, после которого казалось, что вам уже не справиться, а потом вы все-таки преодолевали это, и… гм, прошу прощения. — Она услышала, как он сделал глоток воды или чего-то еще. — Так вот, вы берете себя в руки и справляетесь с шоком, и в тот момент, когда вы приходите в себя, из ниоткуда на вас обрушивается новый сокрушительный удар, а затем — еще один, и вы достигаете точки, когда остается только спросить: «Какого черта я вообще здесь делаю?» А потом представляете, как бросаете это все. Не только работу, но и вообще такую жизнь. Как мне хотелось бы сейчас превратиться в одного из тех парней, которые делают сэндвичи в палатках на пляже в Нью-Джерси или сдают напрокат хулахупы и велосипеды. Просто бросить все это к чертовой матери.
— И вам действительно этого хочется?
— Постоянно. Особенно в данный момент. — Пакстон вздохнул и вполголоса выругался. — И как у вас продвигается дело? Есть какие-нибудь зацепки?
— Посмотрим, — произнесла она, придерживаясь своей политики поменьше отвечать на вопросы свидетелей. — Я думаю, вы можете вспомнить, где находились прошлой ночью?
— Боже, вы даром времени не теряете, да?
— И хотела бы от вас того же. — Никки подождала; она уже знала, как он поведет себя: сначала будет сопротивляться, потом уступит давлению.
— Я понимаю, что не имею права возмущаться, я знаю, что это ваша работа, детектив, но послушайте… — Ее бесстрастное молчание действовало на него угнетающе, и он сдался. -
Вчера вечером я проводил еженедельное вечернее занятие в Вестчестерском местном колледже, в Валхалле.
— Кто может это подтвердить?
— Я читал лекцию двадцати пяти студентам. Большинство, как обычно, спали, но один-два из них могли меня заметить.
— А после этого?
— Отправился домой, в Тарритаун, пил пиво и смотрел матч «Янкиз»-«Энджелз» в местном баре.
Хит спросила название бара, записала.
— Еще один вопрос, и мы с вами расстанемся.
— Сомневаюсь в этом.
— Картины были застрахованы?
— Нет. Когда-то давно были, разумеется, но потом начали слетаться стервятники, и Мэтью перестал платить взносы. Он сказал, что не желает тратить состояние на защиту того, что все равно рано или поздно пойдет на оплату долгов. — Настала очередь Никки потрясенно промолчать. — Вы слушаете, детектив?
— Да. Я просто подумала о том, что здесь с минуты на минуту появится Кимберли Старр. Ей известно о том, что коллекция не застрахована?
— Известно. Мэтью сказал ей это в тот же вечер, когда сообщил, что страхование его жизни аннулировано. — И добавил: — Я вам сейчас очень не завидую. Удачи.
Таррелл не шутил насчет затычек для ушей: войдя в квартиру, Кимберли Старр пронзительно закричала. Никки хотела было взять вдову за руку, но та стряхнула ее ладонь, и стон сменился настоящим воплем — как в фильме ужасов пятидесятых годов.
Затем Кимберли выронила сумочку и закричала снова, и у Никки все внутри перевернулось от жалости к ней. Вдова не желала никакой помощи и вытянула руку, отстраняя Никки, когда та хотела приблизиться к ней. Когда у нее не осталось сил визжать, она рухнула на диван со стонами: «Нет, нет, нет». Подняла голову, обвела взглядом салон высотой два этажа:
— Сколько еще мне придется вынести? Кто-нибудь скажет, сколько еще это будет продолжаться? Как мне жить дальше? Как?