Невыносимое счастье опера Волкова (СИ)

Мне снова холодно и одиноко. Я отчаянно, до последнего надеюсь, что Вик догонит. Что Вик снова пойдет вперед. На примирение. Одумается сам и меня встряхнет. Улыбнется, обнимает. Снова что-то сделает…

Но он не идет. Не в этот раз. Он устал.

Я натягиваю на себя костюм, оставляя валяться на полу его футболку. Спускаюсь. Он даже меня не провожает. Вообще не смотрит в мою сторону, когда я, замерев у двери, оборачиваюсь и из последних сил сдерживая прорывающуюся плотину из слез, чувств и эмоций, говорю:

– Береги себя, Волков.

Ответа не следует. Тогда я выхожу, закрывая очередную дверь в своей жизни.

Глава 23

Глава 23

Нина

До своего дома дохожу, как лунатик – ничего не вижу и ничего не понимаю. Даже про Макара на какое-то время забываю, а ведь он плетется следом. Следом заходит в дом. Закрывает дверь и начинает неуверенно:

– Нин…

И тут меня прорывает:

– Зачем?! Зачем ты приехал, Макар?! Что тебе нужно? Что ты еще от меня хочешь?!

– Документы на развод, – папку тянет, наивно-растерянными глазами смотрит, – привез. Поговорить хотел по-человечески. Глаза в глаза, а не по телефону. Ты так быстро из города сбежала, вот и приехал.

– Зря. Лучше бы ты позвонил.

– Я что-то испортил, Нин? Хочешь, я пойду и поговорю с ним, с Волковым этим?

– Нет! Ради бога нет. Не лезь, не вздумай. Просто… просто исчезни и все. Ладно? И этого будет от тебя достаточно.

– Ну, мы же не чужие друг другу люди, Кулагина! Я не могу просто взять и бросить тебя в таком состоянии!

Если бы ты не приехал, я бы была сейчас на седьмом небе от счастья в объятиях дорогого мне мужчины. Ты и есть одна из причин "такого" моего состояния, Макар. Но я все это проглатываю с горечью и обидой. Другое говорю:

– Нет, Макар, чужие. Мы чужие друг другу люди. Давай смотреть правде в глаза – этот брак был прихотью, взбалмошной ошибкой, которую никому из нас не хватило мозгов и честности предотвратить. Мы никогда друг друга не любили. Мы даже толком не знаем друг друга. Какой у меня любимый цвет, кино, цветы, вино? Ничего! Мы чужие.

– Мы поспешили.

– Мы вообще просчитались.

– Я прошу у тебя прощения. Как бы мерзко это не звучало, но я прошу у тебя прощение за случившееся! – утопиться можно в его искренности. – Я слабак, Нин. Мне стоило прямо сказать тебе. Развод попросить, а не строить видимость довольного жизнью мужа. Ведь было же очевидно, что нам обоим поперек горла эти штампы!

Было. И есть. Даже сейчас этот "поперечный штамп" вылез боком. Нет, я ни капли не умаляю своих "заслуг" в этой ситуации. И обиду Волкова понимаю. Чувствую. Она сердце в фарш перекручивает, пропускает через кровавую мясорубку. Все понимаю. От этого хочется рыдать. Мне некого винить. Я сама хороша. Я сама промолчала. Я сама… Все сама.

Испортила. Разрушила. Уничтожила. Возможно, не только в этих отношениях, но во всех. В том числе и в измене "мужа", которому было мало иметь женщину под боком "по умолчанию", есть моя вина. Ненавижу.

– Нин, малышка, ты в норме? Ты побледнела.

Руку тянет, плечо сжимает, а у меня тело словно онемело. Не чувствую. Ни тепла ладони, ни давления пальцев на кожу. Живой труп.

– Как давно, Макар?

Взгляд в его глаза отвратительно честные поднимаю. Он не спрашивает "что". И так понимает. Без лишних слов.

– Первый раз. Клянусь. Врать мне тебе незачем. Сорвался. Мы с тобой в очередной раз поругались, и я сорвался.

– Сорвался…

– Я знаю, что это ни капли не оправдывает измену, но мы были херовые муж и жена. Это факт.

Я сжимаю губы и беззвучно кричу. Пальцами в волосы впиваюсь, зажмуриваюсь. Сквозь скованное подступающей истерикой горло продираю:

– Херовые. Я вообще баба херовая.

– Неправда!

– Правда, Мак. Правда, – головой качаю. – Я умудрилась просрать единственного любящего меня и любимого мною человека. ДВАЖДЫ. Дважды, Макар! Это до хера. Третьего шанса в таких случая не дают. Никому не дают! – последнюю фразу шепчу. Губы дрожать начинают. Слезы, побежавшие по щекам, чувствую. Горькие, соленые, ненавистные. Они щиплют искусанные губы, они застилают взгляд. Я стираю и стираю их ладонями, но этот поток бесконечен! На пол опускаюсь, стекая по стенке. Сдохнуть хочется. Закрыть глаза и больше никогда их не открывать. Сил нет выносить ту боль, что в сердце поселилась и давит, давит, давит! Всхлипываю беззвучно, а в ушах так и прокручиваю:

– У*бывай, Кулагина.

– Ты правда этого хочешь?

– Я правда хочу тебя забыть. Выдрать из сердца и забыть! Я ненавижу тебя за то, что всю, с*ка, жизнь, жду… Я устал. От тебя устал! Просто садись в этот гребаный самолет и улетай. С концами. Ты это умеешь…

– Все?

– Все.

Все – всего три буквы, а как яростно прошивают насквозь. Все три – сквозь сердце, оставляя рваные раны.

Я начинаю рыдать. Глотая слезы выть белугой, кусая губы и сдерживая крики от того, как обидно. Перед Виком я сдержалась, а теперь не могу. Реву, проклиная эту жизнь, себя проклиная. Сжимаюсь в безликий комок на полу у стенки – рыдаю. Хочется исчезнуть. Превратиться в песчинку, которую сдует к чертям собачьим морской бриз.

Все…

Просто садись и улетай…