Невыносимые. До порога чужих миров

Элай спешился как раз в тот вздох, когда из дома вышла пожилая эльфийка в чем-то длинном и струящемся – как догадались Алера и Тахар, это и была «Имэль, Старшая Эллора, она вещунья, всехняя мама и очень мудрая тетка, ее надо уважать».

Алера неуклюже сползла с лошади, встала около эльфа.

– Элай, – шепнул Тахар.

– М?

– Как называется эта деревня?

– Гаэлиакайэнь. Не пытайся повторить. И меня не проси.

Глава 8

Если бы любой уважающий себя ортайский художник попал в Эллор, он бы непременно сделал две вещи: дрожа от восторга, перенес на холст эллорское утро и незамедлительно умер счастливым, потому что ничего лучшего создать бы уже не смог никогда, и будущее для него потеряло бы всякий смысл. Потому что утро в Эллоре было переливчато-солнечным, травянистоярким, пронзительно-небесным, все это сияло и перемешивалось, грело и умиротворяло, звучало птичьими песнями, ласкало легким ветерком.

Это было невероятное утро, волшебное, безупречное, и Алера его возненавидела.

Во всех низеньких плетеных оградах были распахнуты настежь воротца, во дворах горели костры, вокруг сидели и ходили эльфы, весело перешучивались, перекрикивались, хохотали, напевали и подбрасывали в котелки листья: смородиновые, липовые, малиновые. Алера смотрела на эльфов с подозрением: по неуемному веселью можно было подумать, что вовсе не листья они там варят, но запах от котелков шел самый обычный, ароматно-травяной.

«Они готовят отвар, – думала Алера, медленно бредя вдоль улицы. – Эльфы собираются, готовят отвар, пьют его и веселятся. Похоже, они так делают часто. Похоже, они безумны».

Если у какого-нибудь двора ей случалось замедлить шаг или слишком внимательно посмотреть на собравшихся – оживление стихало. Эльфы глядели на Алеру настороженно, как в любой деревне глядят на чужака, даже когда знают, кто он и откуда взялся, и ожидающе, молчаливо спрашивая: как нам вести себя с тобой? Кислое лицо Алеры отвечало, что с ней никак себя не нужно вести, а лучше бы держаться от нее подальше и даже еще дальше.

Они были совсем другими, эти эльфы. Такие солнечные, такие сияющие. Довольные непонятно чем. Звонкие и веселые. Невыносимо просто быть с ними рядом, когда тебе вовсе не солнечно и не весело. Невыносимо думать, что всякий раз, когда Элай и Рань приезжали сюда, они ходили по этим улицам, улыбались этим эльфам… и эльфийкам! – и разговаривали с ними, и пили отвар, и вообще имели бесстыжесть находиться в этой звонкой солнечности, когда в Лирме по ним скучали друзья.

Алера угрюмой грозовой тучей проплыла по деревне и пошла дальше по тропе.

Лес, который начинался сразу за околицей, тоже был сияющим, волшебным и солнечным, но лес не раздражал так, как эльфы, и уж подавно не так, как эльфийки. Их переливчатый смех все звучал и звучал в ушах, звенел и заливался, и Алера во всем этом празднично-солнечном великолепии ощущала себя несчастным неловким поросенком, а рядом даже не было Тахара, чтобы привычно выхрюкаться ему в плечо.

Сумрачно бултыхаясь в осознании собственной неуместности, Алера добрела до небольшого пруда, оперлась спиной о ближайший ясень и грустно уставилась на рыбок, которые задорно плескались в изумительно прозрачной воде. Рыбки, конечно же, были безупречны. И вода была безупречна. Алера выругалась.

– Ты расстроена? – спросил нежный голос.

Разумеется, он был восхитителен, как весенний рассвет. Алера выругалась еще раз.

– Совершенно напрасно, – заявила Имэль. – Мы просто разные, и в этом нет ничего, что принижало бы тебя.

– Это вы так ласково сказали, что я всего лишь человек? – вкрадчиво уточнила Алера.

Старшая подошла – маленькая, тоненькая, свежая, как роса на цветке златочника. Седые волосы уложены причудливыми кренделями, поблескивают бусы из диковинных цветных стеклышек, по-доброму улыбаются большие карие глаза, окруженные солнышками морщинок.

– Это я так ласково сказала, что не нужно завидовать эльфийкам.

– Я не завидую, – буркнула Алера. – Я вовсе не хочу быть такой заливистой бабочкой, как ваши драгоценные девы. Просто они…

– Раздражают, – подсказала Имэль и подняла безупречную бровь.

– Не то слово.

Эльфийка прошлась туда-сюда, остановилась на бережку и принялась кормить рыбок – или для чего там еще с умильным видом рассыпают на воду пахучую труху?

Тут с носом Алеры случилось что-то странное – на вздох показалось, будто все утро пахнет этой трухой.

– Ты могла бы пообщаться с ними, Алера. И увидела бы, что с ними может быть интересно, что они дружелюбны совершенно искренне, а вовсе не для виду, что они совсем не ужасные, не самовлюбленные и не высокомерные, как ты, конечно, думаешь.

– Не-ет, что вы, – протянула Алера. – Я уверена, они оч-чень милые. И мы бы нашли ку-учу увлекательных общих тем. Какое платье надеть сегодня, какое хихиканье звучит милее, что означает взгляд того эльфа из-за угла соседского дуба…

Имэль улыбнулась и покивала малькам в пруду.

– А тебе, конечно, неинтересны подобные вещи.

Алера молчала. Имэль стала покачиваться: на носок, на пятку, обратно.

– То есть ты считаешь… Что ты считаешь? И что даешь понять этому миру?