Невыносимые противоречия (СИ)

Годо по обыкновению ковырял землю палкой. По радио - старый приёмник с плоскогубцами вместо тумблера - сообщили об убийстве журналистки, которая делала репортажи о связях полиции с наркоторговцами. Неизвестный в мотоциклентой маске подкараулил журналистку около ее дома. Девушке было двадцать шесть лет.

Мясо тапира было сочным. Луиза отрезала кусок для Генри.

- Завела себе питомца? - сказал Фло, когда она поднялась от костра.

Луиза шаркнула ногой - мелкие комья земли упали на деревянный настил рядом с Фло.

- Что за питомец? - удаляясь, Луиза услышала голос Сесара.

- Сын Шеннон Элвуд.

- Оставь её в покое, он американец, как и она, - сказал Годо.

Альбер

Миа Фергюс была американской журналисткой. Зимой ей исполнилось сорок пять, она считала: если женщина скрывает свой возраст, она уступает патриархальному обществу. Уступка достойная презрения и высмеивания. В Готе Миа презирала и высмеивала женщин, восхищалась мужчинами и их недостатками, слепо поклоняясь человеческой самоуверенности.

В джунглях она как все туристы рассуждала о странностях местного климата - почему несмотря на влажность постоянно хочется пить.

Больше всего Альберу нравилась шея Мии. Удивительно длинная и белая, без единой морщины. Миа часто промакала ее платком. Будто знала о её красоте и подчеркивала её. А может, знание было неосознанным. С возрастом Альбер убедился, тело разбирается в человеческих слабостях и достоинствах лучше, чем разум. Разум накладывает ограничения, тело делится тайнами.

В первый день пути Миа рассуждала о латиноамериканской литературе. Суть магического реализма сводится к тому, что он бесконечно красиво описывает скелеты в шкафу, сказала Миа и промокнула платком шею. Настолько красиво, что читателю становится стыдно за отсутсвие личных шафов со скелетами.

Я живу в огромном доме, пошутил Альбер, только я и моя сумасшедшая бабушка, она не выходит из своей комнаты пятьдесят лет.

На второй день Миа без умолку говорила о лагерях смерти в Северной Корее. Их видно со спутников. У правозащитников накопилось более пятисот свидетельств бывших узников. Миа хотела знать, читал ли Альбер книгу шестидесятилетнего журналиста Вашингтон Пост о ребенке из лагеря смерти.

Альбер сказал, что не верит старикам и детям. Он хотел снова увидеть, как Миа смеется. Смеясь, она откидывала назад голову и выставляла напоказ шею.

На третий день пути они встретили первую группу партизан, и Миа занялась репортажем. Фотографии и короткие интервью.

В лагере Нандо журналистку встретили с восторгом.

Нандо поцеловал Миа руку и угостил её местным самогоном.

- Как поживают ваши американские рынки? Спокойны, нервничают, не врали ли в депрессию? Как там говорят у вас в биржевых новостях? Рынок выровнялся, испытал потрясение, переживает депрессию? Их послушать, можно подумать, речь идет не о деньгах, а о живых людях. Вам круглосуточно промывают мозги, убеждая что деньги и капитал функционируют сами по себе, без людей. Фетишизм чистой воды!

Альбер кивал и изображал восхищение. Ту же волну против либерализма, демократии и глобализации Нандо гнал и десять лет назад, когда Альбер встретил его впервые. Внешне Нандо тоже мало изменился, по-прежнему походил на обманчиво доброго и обманчиво образованного фермера. Инерция джунглей в действии. Если что в джунглях и менялось, так это люди окружавшие Нандо. Последний раз Альбер гостил у Нандо год назад, сегодня повсюду встречал незнакомые молодые лица.

После кружки самогона глаза Миа засияли.

-Можно я включу диктофон?

Она мечтала об интервью с Нандо, Альбер обещал устроить.

- Я с удовольствием дам интервью позже. Сейчас хотел бы переговорить со старым другом, - Нандо коснулся колена американки. Так фамильярно он общался со всеми женщинами. - Коломбо, моя правая рука, будет счастлив показать вам лагерь.

Коломбо оказался незнакомым Альберу молодым человеком в очках на резинке. Ходил вразвалку, сжимал кулаки в карманах и улыбался, как чиновник, одними губами. Судя по тому с каким интересом Коломбо глазел на Альбера, он догадывался о их делах с Нандо.

- Я привез тебе подарок, - сказал Альбер, когда они остались с Нандо одни под армейским пятнистым навесом. На его опорах виднелись короткие зарубки. В десяти шагах молодые солдаты баловались косяком у костра. - "Камел", как ты любишь, - Альбер достал из рюкзака блок сигарет.

Нандо воспользовался предлогом, чтобы подвинуться ближе.

- Связался с американской родней певички? - разорвал целлофан.

Альбер включил телефон и протянул его Нандо. Тот прочитал завещание Шеннон дважды.

- О чем она думала, оставляя с голой жопой мальчишку, который привык к роскоши?

Альбер пожал плечами, видимо, о театре и фонде по борьбе с раком груди, раз завещала им все свои деньги.

Нандо закурил. После каждой затяжки он опускал руку с сигаретой на колено. В глаза бросался раздвоенный как копыто тапира ноготь на большом пальце.

-Зачем вы увезли Шеннон из города? - спросил Альбер.

- За моими людьми следили.

Альбер разглядывал дерево на краю поляны. Половина листьев у него пожелтела, истончилась и сморщилась, другая - манила влажной зеленью.