Невыживший

– Они могли затыкать ей рот. Они могли включать музыку. В конце концов, между вами еще четвертый этаж. Да и какая теперь разница?

– Но… Я ведь бывал у него дома! – Антон Сергеевич все никак не мог прийти в себя. – Очень часто!

– Комната, где ее держали, закрывалась на ключ. Тебя везде пускали?

Отец качнул головой и уставился в потолок, словно там были ответы на мучившие его вопросы. Настя скрестила на груди руки.

– Папа, поверь, что если бы это бедное создание и правда оказалось Катей, вот тогда у нас бы начались самые настоящие проблемы. Я говорю совершенно серьезно.

– Катя не выходила из подъезда, – тускло проговорил отец заезженную фразу.

– Да. Не выходила, – мягко согласилась с ним Настя. Со стороны могло показаться, что медсестра уговаривает тяжелобольного принять горькое лекарство. – Давай будем считать, что Катя улетела в небо. Она вышла на крышу и превратилась в бабочку.

– Дура, – выдавил из себя Антон Сергеевич, комкая простыню.

Настя поднялась с койки.

– Не бери в голову, это нервы. Ладно, я поехала. Мне нужно забрать у тебя шарф и сумку. Ключ я тебе завезу.

– А потом? – Отец с беспокойством обвел языком потрескавшиеся губы. У него был такой вид, будто он боялся услышать ответ. – Новый год ведь сегодня…

– А потом у меня самолет. – Она грустно улыбнулась и прибавила: – Ведь меня ждут дома.

Антон Сергеевич хотел что-то возразить, но так ничего и не сказал. Настя поцеловала его, погладив по влажной от пота голове. Теперь вместо перегара и сигаретного дыма от отца пахло лекарствами и свежими бинтами.

– На холодильнике я оставлю денег. Если будет надо еще, сообщи. Насчет лечения не волнуйся, я уже с врачом договорилась.

– Настеныш…

– Я вернусь. Обязательно, – пообещала она. – С Новым годом, папа. Надеюсь, он будет лучше, чем этот.

– Я люблю тебя, родная. – Голос Антона Сергеевича дрогнул. – Не бросай меня. У меня больше никого не осталось.

Когда Настя вышла из палаты, он стиснул зубы, чтобы не расплакаться.

* * *

Спустя час она снова была в квартире отца. Оставила, как обещала, стопку купюр на холодильнике. Проверила все краны, отключила розетки, закрыла балкон, убрала постель и, взглянув на часы, присела на кресло. Пора.

– Ну, с богом, – промолвила она. – Прости меня, папа, если что.

Она заперла входную дверь и, помимо своей воли, посмотрела наверх. В памяти, как при убыстренной перемотке пленки, замелькали события этой дикой ночи. Смерть Владимира, бессвязный бред Кирилла, дальняя комната, эта жуткая зловонная конура и апогей всего этого бредового гротеска – безногая калека, рыдающая над телом своего истязателя. Эти кадры скользили и крутились перед глазами, словно кошмарный калейдоскоп.

Воображение нарисовало Насте громадный рот. Рот, в котором давно гнил один зуб, причиняя невыносимую боль всему организму. Квартира садистов и была этим зубом… Сегодня ночью его вырвали. Ротовая полость санирована, кровоточащую десну прижали ваткой… Но почему-то облегчения от этого Настя не испытывала.

«Катя не выходила из подъезда», – вспомнила она слова отца и начала быстро спускаться. Скорее в больницу, отвезти ключ папе – и в аэропорт.

На первом этаже она столкнулась с грузчиками – пыхтя, они вытаскивали наружу древний, рассохшийся комод, из которого то и дело, словно голодные рты, выскакивали ящики. Входную дверь в подъезд держал пожилой мужчина в расстегнутой куртке. В роговых очках, с растрепанными волосами, он напомнил Насте какого-то профессора из детского фильма.

– Добрый день, – поздоровался он, увидев Настю.

Она ответила на приветствие, ожидая, пока грузчики волокли комод.

– Вы не знаете, что тут случилось? – полюбопытствовал «профессор». – Я только приехал, как тут целый наряд полиции из подъезда вышел.

Поразмыслив, Настя решила не посвящать незнакомца в события прошедшей ночи, и она коротко ответила, что не в курсе.

– Вы, случаем, не дочка Антона? – прищурившись, продолжал расспросы мужчина. – Журавлева Настя?

Она кивнула, и мужчина расплылся в улыбке.

– Я, правда, очень редко тут бывал – сам из Тульской области. Но моя тетка, Анна Петровна, часто говорила о вас!

– О нас? – отстраненно спросила она, выходя из подъезда. Анна Петровна… Ах да. Это ведь та самая старушка, что вечно угощала их с Катей конфетами!

– Да, о вас. Вас и вашей сестре. Она всех в районе знала, – с гордостью проинформировал ее мужчина. Спохватившись, он прибавил: – Меня Алексей Михайлович зовут. Я ее племянник. Анна Петровна умерла, земля ей пухом.

– Соболезную, – сказала Настя без особого сочувствия.

– Спасибо.

Они вышли на улицу. Лицо Алексея Михайловича посерьезнело.

– Вы тоже меня простите, я тут болтаю, а ваша сестра… Анна Петровна рассказывала.

Настя ничего не ответила. Его тело ломило от усталости и бессонной ночи, но как ни парадоксально, она не спешила уходить. Возможно, потому, что понимала – этот дом она наверняка видит в последний раз в жизни. Дом, где они с Катей часто играли. Дом, который в итоге забрал у нее сестру. Который она любила и ненавидела одновоременно.