NEW-AGE – Эпоха тотального террора

– Приезжай сюда и кормись, набирайся сил и решай чем тебе в ближайшем будущем заниматься. Отчислили, ну и плевать на это! Во всем есть свой знак провидения. Вот у меня в свое время тоже была возможность в полицию поступить, и теперь бы уже лежал в гробу, наверное; то было бы, если бы судьба не вмешалась, не сделал меня революционером.

– Ну что ты такое говоришь? Какая ещё полиция? – улыбаясь, спросила мать а отец лишь махнул рукой.

Гедеон доел суп, не обращая на слова отца никакого внимания; уж слишком много переживаний бурлило в его душе после выпадка гнева против матери и эти переживания, которые он старательно сдерживал, никак не давали ему спокойно слушать своего отца.

Мать же подхватила речь отца и решила его поддержать. Однако сделала она это по своему, по-женски, то есть выразилась не совсем корректно:

– Твой отец был среди первых, кто поддержал Новый Порядок и приход нашего вождя – Верховного Правителя. Ещё он поддерживал переход к традиционному обществу. И, между прочим, в прокламации о праве низов свой след оставил.

– Серьезно? – с удивлением спросил Гедеон, как только распознал смысл слов матери.

– Не всё верно! – поправил отец. – Я ведь не Правителя поддержал, а будущее всего человечества. Идеи у нас тогда были поистине грандиозные. Причем настолько, что коммунизм Маркса в сравнении с ними можно считать – идеологией скотской… Мы бились за великое царство, власть над которым будет принадлежать лишь закону Господнему. А вот Верховный Правитель уже потом пришёл как некий символ. И мы вообще-то его не звали… Что ж, лично я к нему равнодушен, – подытожил отец.

Гедеон досыта наелся, молча слушая говорливого отца, производившего на него не такое-уж большое впечатление. Так было из-за того, что отец рассказывал о своих революционных похождениях и раньше, но при этом всегда разбавлял свои интересные рассказы кучей заумных идей, которые приземленный Гедеон считал просто философской бредятиной, выдуманной какими-то хитроумными мошенниками, стремящимися запудрить голову простому народу. Поэтому ко всему этому идеализму отца наш герой относился скептически, он больше верил в силу рока, чем в какую-то человеческую волю, способную созидать и преобразовывать.

– Пойдём, я тебе кое-что покажу, – произнёс отец с особой важностью. Встав со стула, он тут же рванул к лестнице. Мать стала говорить о том, что нужно сначала доесть, но отец резко ответил:

– Сейчас вернусь и поем.

Гедеон пошёл за отцом. Поднявшись по винтовой лестнице на второй этаж, они подошли к небольшой дверке, спрятанной за ширмой. Отец раздвинул ширму, открыл дверь и тут же пошёл вверх по крутой деревянной лесенке, ведущей на чердак.

Чердак был весьма просторный, но в тоже время низок; там было чисто, прибрано, а беспорядок и хаос царил только на большом столе, напротив маленького окошечка – там лежала куча книг, тетрадей и листов с рукописью.

– Теперь это моё место уединения, – торжественно произнёс отец, разводя руками.

– Ничего себе! – воскликнул сын, удивляясь увиденному.– Ты и впрямь здесь постарался. Помнится мне, что ничего такого раньше здесь не было.

А раньше там действительно был простой, заброшенный чердак, в котором хранились всякие ненужные вещи. Но за последнее время отец сделал из него свой уютный тихий кабинет, в котором он мог спокойно поразмышлять над прожитой жизнью и усердно поработать над своими мемуарами.

Отец подошёл к стене, что была чуть ниже самой кровли, а Гедеон уже увидел его держащим в руках автомат. Отец передернул затвор и стал играючи прицеливаться куда-то в окно.

– Вот этим мы раньше и устанавливали порядок и справедливость. Брали такую вот винтовку и восстанавливали себя в правах, проливая кровь, – с улыбкой до ушей, сказал отец. – А что делать было? Иначе никак. Разве путь к свободе может быть легким? Разве комфортом добьешься чего-то? А эта поганая Ясоу тогдабы умоляла у тебя прощение за свою ложь… Эх, ты только представь себе эту картину: вина и возмездие – справедливость! Она солгала и сразу получила сполна. А теперь о таком и мечтать нельзя. Тотальный контроль убил справедливость, равенство, братство. Даже оружие – сакральный символ нашей великой победы над либералами, запретили. Эх, родненькая винтовка моя, – произнёс он, красуясь с этим грозным металлическим оружием в руках, – теперь тебе лишь пылиться на чердаке, а раньше я бы передал тебя сыну.

Смотрелся отец в этот момент воистину очень грозно и воинственно: лицо его украшала роскошная седая борода, а тело черная как смоль рубашка, в руках же был опасный автомат. При этом, оружие будто молодило отца, сделало его совсем похожим на живого энергичного революционера.

– Именно этой винтовкой я вбивал гвоздь в гроб нашего либерализма, нашего греховного потворства, нашей слабости. Видел бы ты меня тогда: молодой статный атлет с густой черной бородой. Но потом всё это захлебнулось и Новый Порядок стал ещё хуже прошлого.

– Да ты и сейчас смотришься круто, – совершенно искренне заметил сын.