Соединяясь в сообщества, мы, конечно, заинтересованы в том, чтобы знать правду о мире. Факты здорово помогают в понимании того, как лечить болезни или добывать еду. Но не менее мы заинтересованы в том, чтобы поддерживать сложившийся порядок вещей. Вот почему итальянские инквизиторы были не в восторге от гелиоцентрической теории Галилея.
Это была правда о мироустройстве, которая грозила поколебать мир социальный. Баланс истины и порядка был актуален во все времена.
Сила письменностиНачало новому социальному порядку дают пророки и сказители. Но чтобы этот порядок сохранить, нужны бухгалтеры. 10 000 лет назад наши предки перешли от собирательства к земледелию[3]. Они перестали кочевать и стали создавать большие поселения, которые постепенно превращались в города. Еды становилось больше, ее требовалось защищать и распределять – возникла специализация труда.
Новая экономическая реальность требовала учета: кто сколько собрал урожая, кто кому должен… Эти сведения непросто держать в голове. И вот в месопотамском поселении на берегу Евфрата под названием Урук (на месте нынешнего Ирака) возникает клинопись.
Огромное преимущество письменности в том, что двум людям не нужно встречаться лично, чтобы совершить какую-либо сделку. Долговые расписки, подати, штрафные квитанции – возник совсем иной мир. Мир архивов, каталогов, библиотек. Мир точной информации. Мир бюрократов.
Впрочем, люди никуда не ушли от историй. Финансовая политика государства опирается на строгую документацию, но, когда в один прекрасный момент министерство финансов вдруг повышает процентную ставку или, чего доброго, объявляет дефолт, что это, как не очередная история?
Бюрократическая реальность контринтуитивна. Наш мозг сохраняет информацию в виде связных сюжетов, а не в виде столбцов цифр. Неудивительно, что бюрократов так часто обвиняют в бездушности, в узком взгляде на мир. Простому человеку не ясна логика канцелярий. Тут чаша весов склоняется на сторону порядка, не истины.
Как избежать риска ошибок
Церковь vs наукаЧем больше сведений накапливало человечество, тем больше возрастал риск ошибок. К тому же ошибка в долговой расписке – одно, а ошибка в священном тексте – совсем другое. Мало создать социальный порядок – важно сохранить его легитимность. В дописьменную эпоху для этого были нужны жрецы и оракулы. Записанные священные тексты объявлялись непогрешимыми.
Но тут не все так просто. Возьмем историю Библии. Этот корпус священных текстов складывался на протяжении веков. В какой-то момент возникли иудейский и христианский варианты священной книги. Огромную роль играли толкователи Писания – раввины в иудаизме, епископы в христианстве. Представление о том, что осознание Слова Божьего не нуждается в посредниках, привело к расколу христианства на католиков и протестантов. Уильям Тиндейл, переведший Новый Завет на английский язык, был сожжен на костре в 1536 году как еретик. Непогрешимость текста постоянно ставилась под сомнение.
Реформация была поддержана развитием книгопечатания, однако широкий доступ к знаниям вовсе не означал торжества истины. Европейским бестселлером XVI века стал не «Трактат о вращении небесных сфер» Коперника, а «Молот ведьм» Генриха Крамера – со всеми вытекающими последствиями. Если мы хотим добыть из информации истину, нам стоит озаботиться не столько свободой ее распространения, сколько созданием адекватного механизма поиска ошибок.