Незабудка

Рассказы об отце Баграта, похожие на легенды, до сих пор ходят в порту.

В давние годы, когда отцу было столько лет, сколько сейчас Баграту, батумский муша носил на куртане плетеные корзины с марганцем, кипы египетского хлопка, ящики с сабзой, рулоны подошвенной кожи, тюки с персидскими коврами, кипы солодкового корня, шерсть, туго набитую в большие кули, мешки с желтым тростниковым сахаром.

Мешок с сахаром весил шесть пудов. Но был случай, когда три мешка слиплись вместе и их нельзя было отодрать один от другого. Мешки подняли вшестером. Ашот Григорян крякнул и подставил куртан под эту тройню. Он спустился по трапу, прошел через всю пристань, поднялся по сходням на штабель высотой в пять мешков и только там сбросил свою ношу.

Ашот Григорян был известен еще и тем, что однажды в молодости перенес бухту пенькового каната с пристани Ротшильда к борту парохода «Святой Бонифаций». Приказчик фирмы Сидеридис тогда расщедрился и заплатил Ашоту двадцать пять рублей, по рублю за пуд.

Но это была редкая удача, а чаще отец бывал доволен, если удавалось заработать на чурек, кефаль, горсть жареных каштанов и кружку ледяной воды из Соук-Су, которую летом продавали водоносы...

Сейчас такой вкусной водой не полакомишься. При входе в столовую можно напиться, но это — теплое газированное пойло, да еще с привкусом резины.

С трудом дождался Баграт перерыва на обед. Мрачно и одиноко зашагал к столовой, чувствуя больное плечо. Ноет и ноет... Может, не успел втянуться в работу?

Однако после обеденного перерыва грузить было так же трудно. Правая рука стала как чужая, и Баграт все чаще и чаще делал передышку. Шеремет не упустил случая проехаться по его адресу:

— Был бы жив старик Ашот! Полюбовался бы на сынка. Со стыда сквозь пристань провалился бы!

— Эх, Шеремет, Шеремет, — сказал Елисей, пожилой грузчик, румянолицый, с веселыми глазами. — Человек пришел с войны. Надо ему уважение оказать.

— Уважение? Пожалуйста! Но работать за него я не согласен.

Баграт сидел недалеко, но сделал вид, что разговора не слышал...

Прошла неделя, и дела у Баграта пошли несколько лучше — он при переноске тяжестей приноровился не перегружать больное плечо. Но понял, что никогда не станет первым человеком в артели, как до войны.

В получку Баграт пересчитал деньги и удивился: «Что-то Фотиади выписал мне лишние. Я же работал с простоями...»

— Деньги сам донесешь? — услышал он скрипучий голос Шеремета, стоявшего в очереди у кассы. — Не устанешь? Ты теперь в курортники записался.

Баграт промолчал, но лицо его покрылось пятнами. Старые муши помнили, что такие же пятна выступали на лице вспыльчивого Ашота.

Баграт помчался на пристань, нашел в пакгаузе Фотиади и бросил на ящик перед ним деньги.

— Вот, держи! Чтобы Шеремет меня при всем народе не позорил.

Прежде чем Фотиади успел понять, в чем дело, Баграт круто повернулся и выбежал из пакгауза...

— А где Баграт? — спросил назавтра Пшеничный.

Он слез с крана и отдыхал в компании грузчиков, пока дряхлый паровоз подавал платформы под хлопок.

— Это ты у Шеремета спроси, — отозвался Картозия. — Шеремет тебе объяснит.

Пшеничный вопросительно повернулся к Шеремету.

— Из-за меня человек уволился, — мрачно проскрипел Шеремет. — Вся артель проходу мне не дает. А я не знал, что он в плечо раненный...

Больше Баграт в порту не показывался. Теперь он с утра до вечера околачивался на площади у вокзала.

— Молодой человек! — обратилась к Баграту приезжая в привокзальном сквере. — Будьте столь любезны, помогите мне с вещами. К сожалению, далеко. К мореходному училищу. И вот еще этот саквояж, пожалуйста!

Баграт легко управился с ерундовским багажом, получил деньги и смутился.

Женщина расценила это по-своему. Она же не знала, что это первый такой заработок в жизни Баграта, в свою очередь смутилась, покосилась на орден и доплатила еще несколько рублей.

А что, собственно, в этих деньгах постыдного? Тебе заплатили за помощь, которую ты оказал немощному человеку. «Разве я сегодня принес государству вред? Наоборот, принес пользу одной гражданке. Помог пожилой тетеньке — учительнице, или врачу, или матери нашего брата фронтовика. Все это так, но заплатили тебе не по предварительному уговору, а сколько заблагорассудилось, сколько позволила чужая щедрость. В этом кроется нечто унизительное».

Плата из милости; где-то здесь берет свое начало слово «милостыня».

Дверь за приезжей, такой вежливой и щедрой, захлопнулась. Баграт медленно сошел со ступенек крыльца, держа в кулаке деньги.

«Если дело пойдет так дальше, можно жить не хуже Шеремета...»

Спустя час Баграт снова толкался на перроне в толпе пассажиров и несмело бурчал себе под нос:

— Поднесу вещи в город. Кому поднести вещи?

Его нанимали охотней, чем других. Атлетическая фигура и орден вызывали доверие. Неловко пассажиру идти с пустыми руками в то время, как его чемоданы и узлы, страдальчески сгибаясь, тащит какая-то тщедушная личность.

Широкий солдатский ремень, которым Баграт связывал вещи и перебрасывал через левое плечо, несколько вытянулся. Но разве для муши тяжесть — эти чемоданы, свертки, ящики, узлы, мешки?