Незабудка

Глаза у Гогоберидзе заблестели, и он напомнил командиру минометной батареи, что только плохое вино быстро скисает, что полный бочонок никогда не рассохнется и что осел, каким бы вином его ни угощали, всегда будет кривиться, морщиться и воротить морду. Гогоберидзе бывал спокоен в бою, но запальчив и несдержан в споре…

Он же выхлопотал младшему сержанту и Незабудке увольнение на сутки. Вообще-то новобрачным по советским законам полагается три дня на устройство личных дел, но, поскольку до фашистов четыреста пятьдесят метров, надо уложиться в одни сутки.

Телефонисты преподнесли маленький подарок — в день свадьбы, впервые после долгого перерыва, позывные батальона вновь будут «Незабудка».

Аким Акимович чувствовал себя посаженым отцом Незабудки и несколько дней провел в хлопотах. Клянчил что-то у старшины, что-то доставал у штабного повара, припас для свадебного ужина наливку — большая бутыль в соломенной оплетке нашлась в немецкой кладовке, и там же были обнаружены стеклянные банки с какой-то чудной, но вкусной капустой, которую Аким Акимович отродясь не видел и не едал.

Он сигнализировал Незабудке: над подвалом, в пустой промороженной квартире, стоит гардероб с женской одеждой. Может, Незабудка хочет принарядиться к свадебному ужину?

Она поднялась на крылечко дома, вошла в заброшенную кухню.

Куски штукатурки, известки, густая пыль и снег покрывали плиту, абажур, стол, стулья. По столовой летал снежок, тут царило такое же запустение.

Из столовой вела дверь в спальню. Стекла здесь тоже выбило, но, когда хозяева убегали, окна были закрыты шторами, так что лишь пыль и осыпавшаяся штукатурка лежали на кроватях.

Незабудка вошла в спальню на цыпочках, словно боялась кого-то разбудить. Она раздернула шторы — в комнате стало светлее — и прикрыла дверь в столовую. Постояла в нерешительности, затем раскрыла шкаф и стала примерять платья, не надевая, одно за другим. На нижней полке шкафа ее ждал богатый выбор обуви.

Но какая же это примерка — приложить платье к плечам?

Она заперла дверь в столовую на ключ, который торчал в двери, и стала раздеваться. Холодновато, конечно, можно даже сказать — морозно, нужно побыстрее разуться, скинуть гимнастерку, галифе и надеть все штатское.

Шкаф был покрыт таким слоем пыли, что Незабудка не сразу обнаружила зеркало — случайно провела локтем, и в запыленной дверце шкафа появилось отражение.

Незабудка протерла зеркало и с печальным удивлением вгляделась. Она основательно продрогла, даже плечи дрожали, но ради такого редкого случая можно и потерпеть.

Она рассматривала себя, как незнакомую. После всего, что ей пришлось пережить, ни единой морщинки, ни одного седого волоса! Может, она бесчувственная?

В шкафу нашлось ненадеванное шелковое белье. Она примеряла одно платье за другим — все будто сшиты по заказу! Наконец выбрала темно-синее шерстяное платье в крупную голубую клетку, очень красивое. А какая мягкая эта материя, не то что грубошерстные платья, которые она носила до войны.

Примерила одни туфли, вторые, третьи, четвертые. Пожалуй, красивей всего лакированные лодочки на высоких каблуках.

Вновь погляделась в зеркало. Конечно, платье сидит совсем иначе, когда она надела туфли. Она и чулки нашла в шкафу, тонкие-тонкие, ну прямо паутинка. Однако запасливая эта немка, хватило бы чулок раздать всем девчатам в медсанбате. А впрочем, к чему девчатам эта шелковая паутинка, если они топают в кирзовых сапогах и по нескольку ночей кряду не могут разуться?

Она открыла дверь в столовую и, поеживаясь от холода, вышла туда. Вот если бы здесь каким-нибудь волшебным образом очутился сейчас Павлуша — так хотелось покрасоваться перед ним!

Простенок между окнами занимала коллекция хозяйских фотографий.

И вдруг Незабудку будто ударили по глазам — она увидела на фотографии нарядную молодую женщину, а на ней это самое красивое платье в крупную клетку.

Рядом с немкой стоял офицер в черном мундире с одним погоном, с эмблемой, вшитой в рукав: череп и перекрещенные кости. Вот они, хозяин и хозяйка дома! Может, потому, что немка стояла под ручку с мужем-эсэсовцем, ее лицо показалось таким злым, мстительным.

Незабудка нахмурилась, по всегдашней привычке наморщила нос, на лицо легла тень брезгливости. Она оглянулась на дверь, затем решительно вернулась в спальню и, еще не подойдя к шкафу, принялась исступленно срывать с себя хозяйкино платье, обрывая пуговички и и крючочки.

Мельком она увидела в зеркале себя, оголенную. Она дрожала сильнее, чем прежде, посиневшие плечи ходили ходуном…

«Может, на войне в зеркала вообще смотреться не следует? — неожиданно подумала она. — Вот ведь в доме покойника всегда завешивают зеркала. Значит, плохая примета…»

Она вернулась в подвал, одетая, как обычно, и без всякого свертка в руках. Только шелковое белье Незабудка не сняла с себя.

— Ты чего же, дочка, не обмундировалась наверху в штатскую форму? — удивился Аким Акимович.

— Ничего для себя подходящего не нашла. Останусь, в чем живу.

— Понятно, — многозначительно сказал Аким Акимович.

Свадебный ужин свел в подвале с десяток человек.