Незабудки

Народный рассказ. Наша бывшая работница Аксюша к нам приходила, и у жены был с нею разговор.

– Представь себе, – сказала жена, – когда она узнала, что ты чуть не умер, она мне ответила: «Так дача же на ваше имя, не плохо было бы вам жить».

– Я удивляюсь твоему возмущению, – ответил я. – Аксюша из тех людей, кто молится о хлебе насущном, для кого благополучие на земле есть милость Божия. Она и дачу понимает, как милость Божью к женщине, потерявшей мужа, друга и кормильца.

Жена отошла, ничего мне не сказала, но позвала Иришу и попросила ее рассказать о Максиме и Дарье.

– Скажи, Ириша, – спросила она, – откуда взялись у вас эти нищие?

– Это наши штатные нищие: лет уже тридцать они ходят по нашей округе, побираются, ночуют. Деревень тридцать они обходят, знают дома, где им подают, где – не подают.

Так вот было в прошлое лето, идет Дарья одна, разутая, раздетая и плачет горько.

– Чего ты плачешь?

– Умер Максим, – ответила она. А наши ее утешают:

– Не горюй, Дарья, тебя все знают, тебе и без Максима подадут.

– Милые мои, – ответила Дарья, – да разве я об этом плачу, о себе? Я о нем плачу, что его нет больше со мной. Бывало, сядем на лужку, возле ручья, щепочек наберем, котелок нальем, согреем воду. А Максим кусочки выложит из торбы, корочки себе, а мякиш мне. А когда ночевать где-нибудь на печке, меня положит к стенке, чтоб не упала, а сам на край ляжет. А когда по деревне идем, меня пустит вперед, а сам с палкой сзади отгоняет собак и мальчишек-озорников. По миру ходим – а на душе рай.

Этот рассказ – пример живой русской души, а что я об Аксюше сказал – мертвое рассуждение.

Новая достоверность. Самое удивительное из наших отношений выходило, что воспитанное неверие мое в реальность любви, поэзии жизни и всего такого, что считается недействительным, а только присущим людям как возрастное переживание, оказалось ложным. На самом деле существует гораздо большая реальность, чем обычная общая достоверность.

Это уверенность в существовании того, для выражения чего невозможно стало обходиться изношенными условными понятиями, превращающими в пустоту и обычные произносимые всеми слова о правде, Боге, и особенно то, что дается нам в слове «мистика».

Без слов, без мистики, а в действительности: есть нечто на земле драгоценное, из-за чего стоит жить, работать и быть веселым и радостным.

* * *

Каждый несоблазненный юноша, каждый неразвращенный и незабитый нуждой мужчина содержит в себе свою сказку о любимой женщине, о возможности невозможного счастья.

И когда, бывает, женщина является, то вот и встает вопрос:

– Не она ли это явилась, та, которую я ждал? Потом следуют ответы чередой:

– Она!

– Как будто она!

– Нет, не она!

А то бывает, очень редко, человек, сам не веря себе, говорит:

– Неужели она?

И каждый день, уверяясь днем в поступках и непринужденном общении, восклицает: «Да, это она!»

А ночью, прикасаясь, принимает в себя восторженно чудодейственный ток жизни и уверяется в явлении чуда: сказка стала действительностью, – это она, несомненно она!

Так изредка бывает в жизни осуществление поэзии.

Бывают люди, с колыбели почти струится из них поток любви и не разливается, а упирается во что-то, и эта помеха становится плотиной, и река любви превращается в стоячую воду, украшенную чистейшими белыми лилиями. Эти лилии – и была моя поэзия земли. А плотина – это чувственная сторона любви, действующая отдельно от всей любви. Часть выступала за целое и запруживала всю реку.

И бывает, у таких людей вдруг время ли придет или жданно-желанный, и вдруг плотина рушится, и вся вода сразу бежит.

Да, я такой, и знаю – у русских этого много-много.

…Самое удивительное и особенное было в полнейшем отсутствии у меня того дразнящего изображения женщины, которое впечатляется при первой встрече. Меня впечатлила ее душа и ее понимание моей души. Тут было соприкосновение душ, и только очень медленно, очень постепенно переходящее в тело, и без малейшего разрыва на душу и плоть, без малейшего стыда и упрека. Это было воплощение.

Я почти могу припомнить, как у моей Психеи создавались ее прекрасные глаза, расцветала улыбка, первые животворящие слезы радости, и поцелуй, и огненное соприкосновение, в котором сплавлялась в единство наша разная плоть.

Мне казалось тогда, будто древний Бог, наказавший человека изгнанием, возвращал ему Свое благоволение и передавал в мои руки продолжение древнего творчества мира, прерванное непослушанием.

* * *

Заря и вода. Вечерняя заря спустилась в воду и кто был на берегу и глядел туда, видел, как она там, в глубине, гасла и засыпала. Утром заря встала и с неба спрашивала воду, и вода отвечала заре: что спросит заря, о том и ответит вода.

Дух спрашивает – материя отвечает, и все вместе, вопрос и ответ, составляет движение человеческого сознания.

Так и все в мире: листик зеленый, свободно покачиваясь на тонкой веточке, спрашивает, корни впиваются и земля отвечает. И ребенок, хватаясь за грудь матери, спрашивает, – и ему отвечает мать. И отец всей нашей жизни – солнце лучами своими спрашивает, – и земля раскрывается.