Незабываемое

Шехтер был лучшим закройщиком в Черновцах, а может быть, и во всей Украине. Подобрал он бригаду мастеров из евреев, и стали они шить. Очередь – на два месяца вперед. Качество и цены высочайшие. Но тучи стали сгущаться. Шехтер заволновался. Лег в клинику – прооперировал холецистит, вставил зубы (там это дороже стоит). Старухе-матери вделал бриллиантовые серьги, то же жене, то же дочери: личная собственность налогом не облагается. И уехал Шехтер. Но и у богатых не всегда просто. Врач-стоматолог, жена-дизайнер и их дочь, скопив денег, уехали в США. Но его взяли только зубным техником, жену – в контору, а дочь, красавица, в конце концов, нанялась в салон терпимости.

А те, кого там никто не ждал, отправлялись в Израиль, молодые – в армию. Дорого обошлись им сказки о равенстве в еврейской общине. Равенством здесь не пахнет, равенство – абсурд, когда каждый хочет быть самым равным. Идея исключительности целого народа или отдельного человека, в какой бы форме она ни проявлялась, у нас или у них, основана на возвышении (обогащении) одних за счет унижения (эксплуатации) других.

В Екатерининской церкви, превращенной в музей, выставка современной живописи. Картин 40.

«Пути-дороги» Оссовского. Железнодорожный переезд, грязный снег, колея, черный шлагбаум, за полотном – тусклые дали, низкое заходящее солнце, негреющее и подслеповатое. Тупик, безысходность, старость. Переезд, через который уже не перешагнешь…

«Молочницы». Три ведра парного молока. Бидоны. В дно ударяет тугая струя молока… Молодые женщины в белых халатах и косынках. Руки белые, груди полные. Посмотрел, и будто сметаны объелся и весь в сметане перемазался…

Издалека хорошо смотрятся тихие осенние пейзажи Яблоньской (1917 г. рожд.). Сквозь неподвижность сада, составляющего первый план картин, панорамно просматривается второй – люди, снующие по улице, движущийся транспорт, только что распахнутая калитка… Движение, жизнь как бы отнесены подальше и исследуются, не нарушая сосредоточенности художника.

Хороших картин мало.

Встречи, люди, галерея людей.

Иван Иванович, 45-летний врач. Собранный, весь в работе, в поиске занятости и в какой-то постоянной тревоге, от которой он бежит. Даже когда улыбается – глаза грустные.

Потерял жену в 30 лет. Любил ее видно очень, о том времени говорить спокойно не может. «Только через 4 года женился вновь», – словно стыдясь чего-то, говорит он. Дочь осталась у родителей. Но и новая жена спустя 3 года заболела – выпадение диска, операция, неудачная – с повреждением корешков и тяжелыми болями. Тяжести носить, стирать – ей нельзя. Все заботы по дому уже давно на нем… А у их маленькой дочери – врожденный порок сердца, одышка, синие губки… Предстоит операция. Прощались с ним – говорить было трудно. Горе – оно хоть и разное у людей, а все – черного цвета.

Коренастый полковник, с большой кудлатой головой и большим животом. Глазки маленькие, зоркие. Все у него к его пятидесятилетию есть – и большое звание, и дом, и дача, в которой он живет зимой, и сад, и машина, и выгодные друзья. Неожиданно юркий и обстоятельный, когда нужно позаботиться о себе, и всегда неподвижный и безразличный, когда забота о человеке не сулит ему ничего. А зачем?! Зорко следит он за собственным благополучием. Отними у него благополучие – и останется б-о-ольшой живот и маленькие глазки. До чего неистребима эта разновидность счастья!

Целая галерея молодых и уже немолодых военных врачей. Разная степень культуры, мастерства, подчиненности делу, разная эмоциональная структура – от болезненной ранимости до тупости. Редкость удачной гармонии человеческих и деловых качеств. Еще реже высокий потолок профессиональной результативности. И дело не в самих людях только, не в недостатках их воспитания, отражающих недостатки воспитания их учителей. Дело и в положении войскового врача. Действительно, полезный врачебный компонент, более или менее значительный в работе госпитального врача, резко снижен в медицинских пунктах, задавлен не врачебными общекомандными обязанностями, организационной суетой, планово-отчетной бухгалтерией врачебного труда, т. е. тем, что заслоняет и даже подменяет собственно врачебную работу; КПД низок. К тому же оценка врачебного труда, будучи в решающей степени связанной с мнением неспециалистов, остается весьма субъективной и зачастую некомпетентной. Самоотверженность, конечно, пробивает себе дорогу в любой ситуации, но для многих так и не стать врачом при такой системе оказывается намного легче. И только «неожиданная» летальность временно обнажает для всех недопустимое отсутствие концентрации врачей на своем прямом деле – работе с больными и здоровыми людьми. Кто знает, может быть, поэтому многие стремятся в Афганистан, где реальность работы не в такой степени заслонена бумагой и действительно требует от врача того единственного, что ему поручено, – быть врачом.