Незабываемое

Как увеличить КПД врачебной работы в войсках? Сделать врача медпункта представителем госпиталя в полку? Сохранить ответственность, изменив подчиненность и качество положения? Где-то здесь истоки ускорения в нашем деле.

В гостинице живет инспектор из Округа. Познакомились. Он – полковник с танкистскими петлицами. Крепкого сложения, с громким, командирским голосом. Обычный разговор, а постороннему может, показаться, что он учиняет разнос. Но это – внешнее впечатление. Он несомненно глубок в своем деле. «Иду писать Акт проверки», – говорит он мне, а звучит: «Иду продумывать приговор»… Анатомия зла – его предмет. «Я – инспектор! Я должен видеть то, мимо чего вы проходите!»

«Приходим в казарму, открываем пирамиду с оружием. Ряд новеньких автоматов. Командир умиляется: «Только что получили!» А я вижу – прицельные планки у кого как установлены. Говорю солдату, стоящему у пирамиды: «Твой автомат с таким прицелом никого не убьет, а тебя – убьют!» А тот и понятия об этом не имеет. И никому до этого нет дела. Чему уж тут умиляться. А пустые огнетушители? А бутафорские деревянные, выкрашенные в красный цвет «пожарные» топоры на щитах? И это совсем не мелочи. А липовые реляции о трезвенности офицеров? Чванство молоденьких лейтенантов, не успевших стать командирами? К сожалению, многим из них не привито главное: командир всегда должен быть с солдатами, он существует для солдат, из-за солдат. Как прораб для рабочих. Будь так всегда – насколько поднялся бы уровень культуры отношений в солдатских коллективах».

Инспектор рассказывает о фактах низкой организации работы в МП, о том, как больные солдаты по неделе сидят в казарме, о случаях смерти от запущенной пневмонии и гепатите. «Сейчас в медпунктах есть все, нет лишь внимательного вдумчивого отношения к солдату, к больному. А ведь это главное для врача, как для стрелка – стрельба. Если это требует времени, оно должно быть выделено. А то, посмотришь, стоит доктор часами на построении, и никому из командиров не придет в голову, чтобы отослать его к его делу». Ай да инспектор! Прямо мои мысли читает… «Обилие бумаг, фиксирующих состояние работы, в т. ч. и у врачей. Бумага – по-прежнему – единственный критерий, а часто – эквивалент состоявшейся работы, более важный, чем сама работа. Качество документа еще определяет качество работника. Пока так будет – мы с места не тронемся».

Инспектор суровеет, голос его становится резким. Соглашаясь с ним во многом, я все же пытаюсь настаивать на конструктивной направленности, взвешенности его выводов, на объективности. «Я объективен, дело не в том, что я огорчен», – отвечает он, помолчав. Трезвость, желание увидеть недостатки, определить реальные размеры перестройки – условие современного «ускорения» в войсках».

Мы с инспектором – единомышленники. Но-о» вооружен зрением зла, я – добра. Я поднимаю людей, даже очень слабых, подсказывая им их действительные возможности, он – обнажая и бичуя их слабости. Мы работаем как бы на разных этажах, делая в сущности одно и то же. Неплохо было бы месяца два поработать у него подмастерьем. Может быть, мое добро стало бы точнее.

* * *

Работа в Черновцах закончена. Впечатления контрастны, как и сама жизнь, и каждое – зарубочка на сердце.

Аэропорт. Вылет в Запорожье задержан: туман. Стою у диспетчера над душой. «Ждите!» Жду. Чему-чему, а этому я обучен. Аэропорт – порт ожидания.

Летим. Бог с ней, с усталостью, важно, что летим. Рядом девушка. Спокойная, чуть уставшая, не кокетка. Профиль лица тонкий, губы резные, брови округлые, глаза карие, теплые, речь и размышление медленные, ласковые. Разговорились. Легкий украинский акцент. В каждом языке есть своя прелесть. И русский прирастает украинским.

«Люблю» и «кохаю», правда, не одно и то же? «Кохать», «коханье», «коханый» – это и любить, и беречь, и лелеять, и охранять. Что-то особенное от любви. А «хорошо» и «добре»? «Добре» – это не только уровень оценки, но и знак согласия, и утверждение добротности, и выражение приветливости. По-русски «воробей» – воришка…, по-украински – «горобец», а вор – «злодий…»

Сначала говорил только я, позже и она, причем очень охотно. Вспомнил одну смешную историю из детства. Во время переписи населения, проходившей перед самой войной, я, к удивлению всех, пожелал, чтобы меня записали украинцем. Причины были. Во-первых, я слышал, что кто-то из нашей давней родни – из Кременчуга, во-вторых, у соседки – украинки, тети Агаши, которую мы, дети, очень любили, сын служил на Украине, красноармейцем, и она читала нам его письма, а самое главное, – незадолго до этого, во дворе у нас поселилась голубоглазая девочка с косичками, ходившая в вышитой крестиком блузке и необыкновенно мило говорившая по-украински…

Ничего особенного, может, эта моя соседка– дочка той довоенной девочки. Сердце потеплело – еще одна зарубочка?

* * *