Читаем Незабываемое полностью

Незабываемое

Анна Михайловна Ларина-Бухарина

Изобретал и наблюдал,

Чертил модели, измерял,

Природы вещество пытал

Железом и огнем.

Узоры плесени сырой,

Причудливых уродцев

Он изучать любил и пил

Из знаний всех колодцев.

Он чрез века на нас стремит

Пытливых взоров зонды

И с нами тихо говорит

Улыбкою Джоконды.

Ночь на 15.VII.37 г.

Храм славы человечества

«Вчера, Цмескаль, своими проповедями ты нагнал на меня ужасную тоску. Черт бы тебя побрал, мне не нужна твоя мораль. Сила, Энергия — вот мораль людей, выделяющихся среди простых смертных. Это и моя мораль».

Л.в. Бетховен

(Л.в. Бетховен)

Льва

Голова.

Сжаты губы,

Воли, энергии зубы.

Глухой

Звуков титан,

Громов повелитель,

Великан,

Ворвавшийся в Рока обитель,

Страшной силы таран

У трагических Фатума стен,

Грозный вулкан,

Певец перемен,

Железных шагов,

Великих побед

И радостных лет.

Буйный

Крушитель оков,

Страсти неистовый пламень,

Твердости камень.

Много струйный

Творчества водопад,

Звезд золотых каскад,

Планет небесных хорал.

Он созидал

Гимн всемирной

Любви величавый,

Бессмертный Храм Славы

Братьев-людей,

Расплавивших звенья цепей

Свободы огненной лавой.

Гремите, Музыки громы!

Сверкайте, молний изломы!

Теките,

Потоки лавы!

Люди! Идите

В Храм Человеческой Славы!

16.VII.37 г.

Фартук кузнеца

(Древнейшая иранская легенда)

В истоках древности великого Ирана

Жил царь свирепый, именем Зохак.

Кровавою и гнойной раной

Он разъедал страну, как печень рак.

Средь всех царей, коварных, свирепейших,

Людей простых топтавших в прах,

Не находилося чудовищ злейших,

Чем страшное чудовище, Зохак.

В дворце роскошном или в храме, на базаре

На коромысле двух своих плечей

Всегда носил он отвратительную пару

Узорчатых гигантских змей.

Те змеи были вовсе не простые,

А слуги верные мучителей-царей

И ели кушанье одно: густые

И свежие мозги удавленных людей.

По всей стране царил безумья ужас,

Но в тишине ночей уж зрел отпор:

Тугой, медлительною мыслью тужась,

Народ готовил острый на царя топор…

На свете жил тогда, среди других людей,

Огромный Кауэ, искуснейший кузнец,

Могучий богатырь. Семнадцать сыновей

Пожрали змеи у него, как волки двух овец.

И лишь один-единственный остался сын,

Но на него точил уж зубы властелин…

Собрал кузнец всех рабочих людей,

С молотками, стамесками, пилами,

Фартук кожаный свой из шкуры зверей

Прикрепил он ручищами сильными

К древу прочному, знаменем сделав

Свободы великого дела.

И пошел он храбро в мятежный поход

Со своим ремесленным людом,

И царя разгромил рабочий народ:

От смерти тот спасся лишь чудом

И в страхе к горе Демавенду бежал,

Но здесь его Феридун приковал

К вулкану крепкою цепью.

И весь народ, как дитя, ликовал,

Узрев конец лихолетью…

Простой кожаный фартук чтили люди в веках,

Как знамя великой победы.

Но богатые выкрали кожаный стяг,

Чтоб накликать новые беды…

Они знамя простою покрыли парчой,

Алмазов, сапфиров звездами,

Рубинами, пурпуром и бирюзой,

Тяжелой оправы дарами.

Никто уж поднять тяжкой ноши не мог,

Никто не видел прежних дорог

К простому фартуку кузнеца,

За народную долю бойца…

И снова настали лихие года,

И снова царит над страною нужда.

Но время придет, и где-то найдет

Свое знамя Ирана народ?

Утро 20.VII.37 г.

Гнилые ворота

«Еще только воровство может спасти собственность, только клятвопреступление — религию, только прелюбодеяние — семью, только беспорядок — порядок».

К. Маркс

«Ничто не пахнет так мерзко, как сгнившая лилия».

Шекспир

Среди болот загнивших мира,

Средь дыма черного и вражеских траншей,

Безумных оргий пьяного сатира —

Зловонный урожай червей.

Вердена нежной скрипки пенье,

То тленья смертный аромат,

Мистические озаренья,

Что «Падалью» Бодлера говорят.

И странная экзотика Рэмбо,

И чёрт у Мережковского серьезный,

И утонченные кошмары По —

То пятна чумные болезни грозной,

То на гнилых стволах роскошные грибы,

Что яд сочат на пиршество судьбы…

А рядом арлекины и шуты,

Ватаги наглых акробатов,

Бездушья сутенеры и коты,

Сосущие отвсюду сок дукатов,

Поодаль истощенные мозги

Академических окаменевших мумий,

Напыщенной и важной мелюзги,

Тщеславия ходячего безумье.

Повсюду гниль и гнили слизь.

Альковное, салонное искусство

С притоном, с кабаком в один клубок сплелись

В бессилии больного чувства.

И вот теперь фашист-герой

С пустою тыквой-головой,

Элементарный, как полено,

С собой

Приносит перемену:

Жуя жвачку воловью

Болото осушает… новой кровью.

20. VII.37 г.

Vanitas vanitatum

«Vanitas vanitatum et omnia vanitas» («Суета сует и всяческая суета»).

Экклезиаст

«Считать последним словом мудрости сознание ничтожности всего, может быть, и есть на самом деле некая глубокая жизнь, но это — глубина пустоты, как она много выступает в античных комедиях Аристофана».

Гегель, ХД1,48

Всё — суета сует,

Всё в мире сем ничтожно:

И счастия привет,

И море злейших бед,

И то, что правильно, и то, что ложно.

Так формулировал премудрый Соломон

Пессимистический канон.

Но с равным правом можно

Всё формулировать противоположно

И воспевать миров величье

И бесконечности глубинной безразличье…