Незабываемое лето

Она нетерпеливо постанывала, когда Бен облизывал ей соски и гладил живот. Потом его ладонь переместилась ниже. Она выгнулась, ловя ртом воздух. У нее пульсировали все те места, которых он касался. Сэнди задвигала бедрами, чтобы ему было удобнее. Наконец-то это произойдет.

И тут она застыла. И он тоже – одновременно с ней. И произнесли тоже в один голос:

– Контрацептивы…

Бен застонал и рывком поднялся с кровати. Сэнди мгновенно почувствовала, что ей стало холодно: кровать сделалась слишком большой и пустой.

«Скорей, скорей, скорей ложись обратно», – стучало в мозгу.

Двенадцать лет она ждала и не желала ждать ни секундой дольше.

Но, несмотря на свое нетерпение, она не могла не любоваться Беном, неотразимым в своей наготе. Нисколько не стесняясь, он подошел к комоду по другую сторону кровати. Господи, да чего же он хорош, ее бог серфинга! Широкие плечи, выпирающие мышцы спины, крепкие ягодицы – чуть светлее загорелого тела, – длинные мускулистые ноги. На Сэнди накатила волна такого томления, что она с силой прижала руки к бокам.

Бен выдвинул верхний ящик комода.

«Быстро доставай презерватив и в постель», – мысленно скомандовала Сэнди.

Но он почему-то замер в нерешительности. Потом взял в руку маленькую фотографию в рамке, которая стояла на комоде. Сэнди не могла разглядеть, кто именно запечатлен на этой фотографии, но то, что это женщина, она увидела. Бен быстро сунул фото в ящик.

Сэнди затаила дыхание. Джоди. Это должна быть фотография Джоди. И Бен не хочет, чтобы Джоди даже с фотографии увидела, как Сэнди лежит, голая, в его постели.

Но это нормально. Конечно, нормально. И у нее нет никаких причин переживать по этому поводу. Он же сказал ей, что его покойная жена беззаветно его любила и не хотела, чтобы он всю жизнь прожил в одиночестве. Ревновать тут совершенно ни к чему.

Но тем не менее Сэнди забил озноб, хотя день был жарким. Она приподнялась на локтях. Чем бы прикрыться? Рубашка Бена? Она закуталась в рубашку, еще хранившую тепло его тела.

Бен встретился с ней глазами, и у Сэнди сдавило горло: он понял, что она все увидела. Он ничего не сказал. Сэнди знала: он не скажет. Как знала и то, что не может его спрашивать, несмотря на его недавнюю искренность.

Сегодняшний Бен… Каков он? Она совсем его не знает, пусть за последние двадцать четыре часа они и сблизились.

Она любила прежнего Бена со всей неистовостью юности. А сейчас? Как она может любить его, если больше его не знает? Секс без любви? Но ведь это она подстрекала Бена к их нынешней близости. Как же она теперь откажется? Неужели она снова его любит? Может, поэтому ее сердце так бьется? А если четыре дня – это все, что ей останется на память о Бене?

Она хочет его. И не упустит свой шанс.

Бен нетерпеливо выдвигал один ящик за другим. Выругавшись, он со стуком задвинул последний ящик.

– Ничего нет. Ни одного презерватива. А у тебя что-нибудь есть? – раздраженно, со злостью – и даже с отчаянием – спросил он.

– Нет. Я… я не ношу этого с собой.

У нее уже очень давно не возникало в этом необходимости. Выходит, что и Бен в похожем положении.

Он вернулся к кровати и сел. Потом убрал завиток волос, упавший ей на щеку.

– Я безумно тебя хочу, но не могу рисковать.

Незапланированная беременность не входила и в ее намерения.

– Прости… Я не принимаю таблеток.

– Зачем ты извиняешься? – простонал Бен. – Это я должен был обо всем позаботиться.

– Может… может, мы купим?.. – Сэнди не успела произнести эти слова, как поняла, что сморозила глупость.

Бен тоже это понял и усмехнулся. Нет сомнения, что какой-нибудь любопытный житель Дольфин-Бэй окажется у прилавка аптеки и с удовольствием сообщит всем желающим, что Бену и его прежней приятельнице понадобились контрацептивы.

– Ясно. Неудачная мысль. – Сэнди не знала, что еще сказать.

Лицо Бена страдальчески исказилось.

– Сэнди… Ты должна знать, что я не смогу завести другого ребенка… после того, что произошло. Не смогу забыть ту потерю… ту боль.

– Я… я понимаю, – запинаясь, выговорила она. Но понимает ли? Сможет ли до конца представить себе ужас, испытанный им, когда он потерял сына?

У него вырвался глубокий, сотрясший все его тело вздох.

– Когда мама узнала, что должен родиться Лайам, она сказала мне: я пойму, что такое любовь, лишь взяв на руки своего первого ребенка.

– Лиззи сказала что-то похожее после рождения Эйми.

Бен с трудом сглотнул.

– Отцовская любовь… это стало неожиданностью. Чем-то сокрушительным. Мама была права.

– Конечно, – снова беспомощно прошептала Сэнди, не зная, что еще сказать. Ей тридцать лет, и единственный ребенок, которого она любила, – это ее племянница.

– Я менял памперсы. Вставал по ночам, едва услыхав его писк. Укачивал его на руках целыми часами, когда у него резались зубы. Я все это делал. Но… но я не смог спасти ему жизнь.

Вина выжившего. Посттравматический стресс. Сэнди могла вспомнить сколько угодно определений его состояния, но что она знает о том, как ему помочь?

– Бен, ты носишь огромную тяжесть. Ты советовался со специалистами?

Его глаза были такие же унылые и мрачные, как штормовое море.