Незабываемые дни

Но победа была только в воображении. Не лучше обстояли дела в городке и в районе.

История с флагом, как предвидели комендант города и комиссар гестапо, была гораздо серьезнее, чем обычный неприятный инцидент. Сначала Вейс и Кох даже не придали ей особого значения: что может быть страшного в том, что какой-то враг гитлеровцев вывесил на несколько часов красный флаг? Но когда несколько эшелонов вынуждены были брать воду из реки, посылая паровозы на мост и тем самым закрывая путь другим, — на мосту была одна линия, — тут только немецкое начальство сообразило, что над станцией нависла серьезная угроза.

Уже за мостом стояли один за другим несколько эшелонов с фронта и требовали быстрейшего пропуска. Их нетерпеливые гудки выматывали душу. А тут явился еще этот бездельник Штрипке и с самым серьезным видом стал просить совета, как ему быть с взорванной водокачкой.

— Ремонт! Каждый благоразумный человек знает, что делать с испорченной вещью! — крикнул выведенный из себя Вейс.

— Мы делаем ремонт. Весь железнодорожный батальон работает. Но рабочий насосной станции категорически заявил, что не может остановить мотор, так как замерзнут трубы водопровода.

— Сколько до насосной станции?

— Два километра.

— Тогда пусть не останавливает мотор. Пусть качает воду.

— Ее некуда деть, она будет заливать пути.

— Тогда пусть остановит мотор.

— Замерзнет водопровод, лопнут трубы!

— Ну, пусть не останавливает.

— Тогда…

— Что тогда? Что тогда? Что вы затогдакали? Идите и делайте свое дело. Вы начальник депо и несете всю ответственность за испорченную работу механизмов.

— Слушаю, герр комендант! Иду и приказываю не останавливать мотора.

— Давно бы до этого додумались сами!

И, глядя вслед прихрамывавшему почтенному шефу депо, Вейс процедил сквозь зубы:

— Что только думают у нас в Германии, присылая сюда на работу этих недотеп? Я просто не понимаю, не понимаю, герр Кох, на что они там надеются, направляя сюда неполноценных работников. Подумайте только: вчера мне звонят с перегона, что остановились два эшелона, машинисты заморозили паровозы!

— Ну, эти русские заморозят! Это работ-ни-ички! Надеюсь, вы передали нам этих машинистов?

— Если б это были русские! Наши, уважаемый герр Кох, наши немцы! И не какие-нибудь там фольксдойче, а самые настоящие арийцы. Они, видите ли, ссылаются на климат, на суровую зиму.

— Конечно, зима здесь не наша. На фронте, как вам известно, много обмороженных и тяжело обмороженных — целые эшелоны пострадавших идут в Германию. С этой проклятой зимой нам придется считаться еще не раз. У нас уже есть некоторые инструкции, я бы сказал — климатические инструкции. Мы уже кое-что делаем по линии СД: собираем и сортируем теплые вещи расстрелянных. Но этого тоже мало. Я полагаю, что нам следует отдать приказ магистрату о сборе теплых вещей среди населения. Когда у нас в Германии проводится кампания третьей зимней помощи, которую фюрер начал еще, в октябре, так и местное население не должно остаться в стороне от этого почетного дела. И нам нечего с ними церемониться. Под страхом смерти мы должны запретить русским ношение теплой обуви, теплой одежды. Только германский солдат имеет право на валенки и шубы.

— Вы правы, Кох, но по всему видать, что эти русские не склонны проявлять особый энтузиазм, чтобы добровольно отдать нам свою теплую одежду и обувь.

— Возьмем силой!

— Само собой, — невнятно пробормотал Вейс, хорошо знавший, что и применение силы не всегда давало желательные результаты.

Одним словом, забот у Вейса и Коха хватало. Назначенный торжественный вечер пришлось отменить. Вместо него было созвано совещание командиров воинских частей, расквартированных в городе, по поводу ближайших операций против партизан.

Только вечер в самом магистрате решили все-таки провести, чтобы не дать русским лишнего повода для всяких ненужных разговоров и слухов. Да надо было и вознаградить кое-кого за верную службу немецким властям, поддержать настроение, поднять дружелюбие к германскому рейху. Для этого были выделены и некоторые фонды: несколько пар ботинок, платья, чулки и другие вещи, взятые со склада СД.

Вейс и Кох сочли нужным явиться на несколько минут в магистрат на бал. Вейс даже сказал несколько слов при открытии бала. Говорил, правда, без особого вдохновения и даже обычное «чудесно» произносил без всяких вариаций. После своего вступительного слова он ушел вместе с Кохом.

Любка надулась на Коха: такой вечер, такая гулянка, а у него всегда дела, всегда разные заботы. Немного расстроенная, она невнимательно слушала нудную речь бургомистра.

Потом раздавали подарки. У бургомистра заплетался язык, он икал, вызывая людей по списку, вручая подарки. К столу вызвали Любку. Празднично настроенный бургомистр предупредительно поднялся, когда она подошла:

— Вам, Любка, я ничего не предлагаю, выбирайте сами, по своему вкусу. Что понравится, то и берите. Я думаю, вам подойдет этот джемпер, он такого веселенького цвета.