Незабываемые дни

Засуетились рабочие в депо, выбежали на двор, глядели на черное небо, на котором не светила ни одна звезда, — видно, их закрыли тучи.

Весь городок притаился, затих, тревожно прислушиваясь к гулу моторов. Но сирена воздушной тревоги молчала, не слышно было лая зениток. Кое-кто из немцев на станции уже громко заговорил, другие начали беззаботно прогуливаться по перрону:

— Чего волноваться? Наши! На Москву!

В этот миг три ослепительные ракеты одна за другой повисли в сразу посветлевшем небе. Пронзительно завыла сирена, ударили зенитные пулеметы с земли, с крыш домов, с платформ эшелонов.

— Расходитесь по убежищам! — крикнул Заслонов рабочим. Первые осветительные ракеты были сбиты пулеметным огнем, рассыпались тысячами блесток и погасли.

Наступила такая темень, что хоть глаз выколи. Заглушая рокот моторов, надрывно выла сирена. Заслонов бросился из депо к тому месту, где стоял мазутный ящик. Но не успел он пробежать и половину пути, как заметил, что кто-то опередил его.

Немного поодаль мелькнул робкий огонек и, казалось, совсем погас, но через несколько мгновений над вагонами взвился огромный столб огня, и в ярком свете видны были густые клубы черного дыма, которые сразу охватили одну из цистерн. Заслонов понял, что кто-то пустил струю бензина из этой цистерны, иначе пламя не разгорелось бы так быстро и с такой силой. А над станцией зависли уже новые гирлянды воздушных фонарей. Захлебывались пулеметы, залаяли автоматические зенитки, басовито заухали крупнокалиберные орудия. А с неба уже неслись с нарастающим воем первые бомбы. Заслонов нырнул под вагон, потом смешался с толпой солдат, беспорядочно бежавших в разных направлениях. Горячая воздушная волна сбила его с ног, сорвала шапку с головы. Что-то с треском ударило по вагонам, со звоном посыпались стекла. Заслонов еле встал, ощущая сильную боль в ноге, которую он ушиб о шпалу. Вокруг кричали гитлеровцы, кто-то, надрываясь, молил о помощи. «Носилки, носилки!» — слышались выкрики по-немецки, но никакая сила не могла сейчас заставить санитаров бежать за носилками. Заслонов спешил в убежище. Перескакивая через рельсы, наткнулся на лежавшего человека. Тот, как помешанный, бубнил и бубнил одну и ту же фразу:

— Боже мой, боже мой, кто меня выведет отсюда, я совсем задыхаюсь!

Заслонов нагнулся над ним… На земле лежал босой человек с окровавленными ногами. Он был только в одном белье, если не считать накинутой на плечи шинели. В руках у него были сапоги. Видно, он не успел натянуть их и полураздетый бросился бежать из вагона. Погоны на шинели свидетельствовали о генеральском чине лежавшего, который продолжал все так же причитать:

— Боже мой, боже, кто меня выведет отсюда, я…

— Встаньте! — сказал Заслонов и протянул ему руку. Лежавший недоверчиво взглянул на инженера, но тут же схватился за его рукав, с трудом поднялся на ноги.

— Я же не могу так бежать, как эти ошалелые солдаты, — словно в оправдание своей беспомощности захныкал босоногий.

— Да-да, господин генерал. — Подталкивая и таща за собой перетрусившего вояку, Заслонов, наконец, привел его в бомбоубежище — объемистый глубокий бункер, накрытый в несколько накатов рельсами и мешками с песком. Тут сидели машинисты, кочегары из депо. Было и несколько рабочих из угольного склада. Запыхавшись, вбежал смазчик. Не заметив в сумраке бункера начальства, он с трагическим жестом снял шапочку, старательно отряхнул ее.

— Ну, скажу я вам, осколочками запорошили всю кепочку. Дают жару без всякого спроса!

Кто-то в углу коротко засмеялся, кто-то потянул смазчика за полу ватника.

— А что? Прямо невтерпеж. С этакой работой можно и без головы остаться. Неправда ли, господин начальник? — довольно развязно обратился он к инженеру.

— А голову я не советую вам терять. Поберегите ее лучше. Какая бы она ни была, без нее, однако, куда тяжелее.

— Святая правда, господин инженер! — не смущаясь, ответил смазчик, хотя и чувствовал, что малость перехватил.

В бункере было сравнительно темно. Генерал, пришедший уже в себя, натягивал сапоги. Рабочие дали ему полотняные портянки из перевязочного материала. Генерал, завернувшись в шинель, повеселел и, увидя себя в окружении русских, начал убеждать присутствующих, что русский человек очень хорош. Заметив, однако, что его слова не находят особенно сочувственного отклика, он для пущей убедительности начал тыкать себя в грудь волосатой пятерней:

— Я есть доктор, доктор-генерал… медицина…

— Понимаем, герр генерал, — по-немецки ответил ему Заслонов.

— Очень хорошо, даже очень хорошо! — усердствовал эскулап, стремившийся выразить свои наилучшие чувства.

В бункер забежало еще несколько солдат, ввалились два офицера с перекошенными от страха лицами. Генерал сразу утих и словно погрузился с головой в свою шинельную оболочку, старательно закрывая ноги, чтобы офицеры не заметили его безмундирного срама. Только немного спустя о чем-то шепотом спросил у ближайшего офицера. Тот почтительно ответил:

— Огонь… Один огонь, господин генерал.

— Скверно… Я даже не знаю теперь, где находится мой поезд.

— Все эшелоны горят, господин генерал.