Незабываемые дни

Ах, как болит голова у Мишки, словно сжали ее железными клещами. И руки, и ноги, и плечи…

— Воды! Пить!

Мишка лежал неподвижный, бредил и, когда на мгновение появлялся проблеск в его сознании, беззвучно просил:

— Мама, пить…

9

Только под утро вышли из бункера. Зябко поеживались от морозного воздуха. Оглянулись вокруг и невольно остановились. Груды черно-сизого покареженного железа громоздились на всех путях. На выходных стрелках уцелели от огня два эшелона. Один из них сильно врезался в бок другого. Стояли разбитые вагоны, несколько вагонов сошли с рельсов, некоторые стояли, склонившись набок, готовые вот-вот упасть. Тут и там дымились, дотлевали пожарища. От водонапорной башни остались только груды битого кирпича, а восстановленный бак лежал смятый и изрешеченный метрах в двадцати от башни. Два паровоза каким-то чудом попали в яму поворотного круга, сбив и покарежив его. На одном из них на тендере тлели дрова и уголь. Из пробоин тендера с шипением вырывались струйки пара, — очевидно, вскипела перегретая от пожара вода.

Некоторые рабочие незаметно подмигнули друг другу. Дубков, заметив, что поблизости нет никого из начальства, хитро прищелкнул языком и пробормотал:

— Теперь работы до самой субботы!

В паровозах, попавших в яму, Заслонов узнал те самые, которые вчера были поданы под экипировку. Подумал удовлетворенно: «Однако не подкачали хлопцы, все выполнили, как по плану».

По путям пробирался Вейс в сопровождении нескольких офицеров. Он осторожно шагал, чтобы не запачкать свои лакированные сапоги пеплом, который застлал густой пеленой все станционные пути.

— Ужасно, ужасно! — повторял он, склонив голову. Куда девалась горделивая манера взирать на всех с высоко поднятой головой. Шинель была заляпана грязью, запылена, — видно, комендант попал ночью в изрядную перепалку. Только и успел надеть чистые сапоги.

— Где же господин Штрипке? Пора подумать, с чего начать! Я давно послал за ним, — сказал Вейс, нетерпеливо оглядываясь по сторонам.

Штрипке вскоре явился. Вернее, его привели, поддерживая с обеих сторон. Вслед за ним бежала какая-то растрепанная немка. Смазчик сразу узнал в ней вчерашнюю расфуфыренную барыньку, у которой он спросил про время. Она еле поспевала за мужем, которого вели под руки два офицера. Бежала спотыкаясь, визжала:

— Я не позволю! Я не позволю!

— Чего вы не позволите, мадам? — нахмурившись, спросил Вейс.

— Я не позволю издеваться над больным человеком. Вы поглядите на него. Поговорите с ним… Что вы сделали с моим мужем? Я пойду к министру, я буду жаловаться фюреру! — И женщина, еле державшаяся на ногах, истерически зарыдала.

— Вы жена уважаемого Штрипке?

— Уже двадцать лет, как я по милости господа бога…

— Когда вы приехали?

— Боже мой! По его телеграмме! Вчера.

— Однако успокойтесь, мадам! Видите, тут не женское дело! Отведите мадам на квартиру… — приказал он офицерам. — Что с вами, Штрипке? — наконец, обратился Вейс к шефу депо.

Тот стоял безучастный ко всему. Глаза его светились лихорадочным жаром и, казалось, вот-вот погаснут. Наконец, безучастный взгляд Штрипке остановился на разрушенной водокачке, и он вдруг словно ожил, встрепенулся.

— Вода! Вода! — сначала прошептал он, потом бешено крикнул: — Тут стояла водокачка! Я спрашиваю вас, шво-ля-чи, куда девали мой бак?

Он обвел всех присутствующих сразу помутневшим взглядом, умолк, ссутулился и тихо заплакал:

— О, ты приехала, моя старая, добрая жена…

Плакал и растирал рукой мутные слезы по сморщенным щекам.

Вейс нахмурился. Офицеры молча переглядывались, некоторые грустно покачивали головами.

— Отведите его в городской госпиталь. Видите, с человеком несчастье… — Вейс многозначительно повертел пальцами над собственным лбом.

— Позовите сюда этого русского инженера, временно поручим ему заняться депо, — приказал комендант. Один из офицеров бросился к группе стоявших неподалеку рабочих, чтобы при их помощи разыскать Заслонова. Но инженер находился поблизости и, догадавшись, что его ищут, сам направился к коменданту.

Не успел он сделать нескольких шагов, как увидел Коха, который с группой жандармов бежал к нему наперерез. Вид у Коха был растерзанный. Он, очевидно, копался где-то на пожарище, пробирался через разбитые и сожженные вагоны. Шинель была в саже, копоти, пятнах мазута. Один рукав чем-то распорот. Глаза — Кох всю ночь не спал — были налиты кровью и лихорадочно горели. Лицо побледнело. Не успел Заслонов оглянуться, как Кох, крепко ударив его пистолетом, закричал осипшим голосом:

— Руки вверх, бандит!

— Что вам угодно, господин комиссар?

— Не разговаривать, пристрелю! — хрипел Кох, тыча пистолетом в грудь Заслонова. Побледневшие жандармы скручивали ему руки назад, другие торопливо шарили в его карманах.

Вейс недоумевающе глядел на все это, потом спросил:

— Господин Кох, что у вас творится?

— Потом, потом… — нервно ответил Кох и приказал жандармам конвоировать Заслонова. Так и повели его, без шапки, связанного, окруженного усиленным конвоем жандармов, державших наготове автоматы.