— Вот он утверждает, этот молодой человек, что вы его послали сигналить ракетами советским самолетам.
— Кто утверждает? Что вы врете? — И глаза Мишки загорелись колючими иголками.
— Молчать, когда тебя не спрашивают! Так что ты на это скажешь, почтенный господин инженер?
— Скажу только, что эта неуместная провокация ничего вам не даст.
— Что ты понимаешь под провокацией, проклятый бандит?
— Во-первых, я не проклятый, во-вторых, я не бандит. А в-третьих, я совсем не знаю этого молодого человека, он не работал у меня. Все его утверждения могут быть только его личным делом, а ко мне они никакого отношения не имеют.
Мишка вслушивался в слова инженера. Ему трудно было разобраться во всем этом деле, которое развертывалось перед ним, хотя он и принимал в нем непосредственное участие. Похоже, что все это нарочито подстроено, чтобы таким образом поймать его, Мишку, на слове, загубить его товарищей, оставшихся в живых. Но почему Заслонов прикидывается, что не знает его, Мишку? Он давно знает даже Мишкиного отца, несколько раз говорил о Мишке и других сыновьях. Крикнуть ему, что он лжет, этот предатель, что он знает его, Мишку. Но ведь это значит выдать свое имя, поставить под удар старенького отца, мать, братьев. Нет, не бывать этому! Он плюнет в глаза этим палачам, он будет насмехаться над ними, но они никогда не узнают, кто он, откуда. Ну, партизан! Попробуйте, отыщите их в лесах, гады! Они зададут вам перцу!.. Однако странно все это. Если инженер знает его, почему ж он давно не назвал Мишкиной фамилии этому фашисту?
Трудно Мишке разобраться во всем, что происходит в этой камере, что творится в нем самом, и почему так странно ведет себя инженер. Одно ясно для Мишки: был он, Мишка, советским человеком, таким и останется навсегда.
— Так ты скажешь, наконец, кто послал тебя?
— Может, и скажу… Сталин меня послал.
— Сталин? О-о… так все говорят. Ты, однако, такая пылинка, что тебя и не заметят. Кто будет тобой заниматься, если вас, таких, миллионы?
— Сталин каждого видит! Он и послал меня. А приказ итти мне Сталин передал через дядю Костю… — мечтательно говорил Мишка, в своем воображении видя себя верным солдатом Сталина, пусть незаметным, но боевым солдатом, который бесстрашно идет на смертный бой с заклятым врагом.
— Дядя Костя, говоришь? — несколько смущенно спросил комиссар гестапо, услышав неожиданно это страшное для него имя. Если во время допроса постепенно рассеивались некоторые подозрения относительно Заслонова, то теперь с новой силой вернулась ставшая уже навязчивой мысль. Нет, не простой человек этот инженер Заслонов. И хотя все его поведение, его манера говорить, замкнутость, молчаливость, неизменно корректное отношение к начальству свидетельствовали в его пользу как человека положительного, которого ничто больше не интересует, кроме непосредственных служебных обязанностей, и к нему враждебно относились русские рабочие, — все же он оставался загадкой для комиссара гестапо. Почему так горят глаза инженера, когда задаешь вопрос этому мальчугану? Почему у него захватывает дыхание, дрожат пальцы на руках, когда Кох бьет этого преступника?..
Мысли снуют в голове Коха, кружатся — то забегают вперед, то снова возвращаются назад. Недоволен Кох этой суматохой в голове.
— Ты комсомолец?
— Да, комсомолец… — равнодушно отвечает Мишка. Это признание ведь ничего не изменит. Да и зачем ему прятать, отказываться от того, что было самым святым и радостным в его жизни!..
— Может быть, еще скажешь, что ты коммунист?
— Коммунист? — мысленно повторяет Мишка и вдумывается в смысл этого давно знакомого слова, которое стоит в первой шеренге самых близких и самых дорогих слов — родина, свобода, революция, Ленин, Сталин, комсомол… Много таких близких и родных слов, которые бытуют в сознании и сердце наравне со словами — мать, отец, труд. Есть еще слово — любовь. Любовь к Родине. Как яркий луч солнца, промелькнули эти слова в голове Мишки, легкими крыльями прикоснулись к наболевшему сердцу, и оно встрепенулось, ожило. Так тепло-тепло стало на сердце, а прижмуренные глаза видят далеко-далеко, все просторы Родины, ее бесчисленные города и села, миллионы людей, сердца которых бьются в едином ударе, мысли которых об одном: врагу смерть!
Смерть врагу!
А кто-то хватает за горло, бьет головой об стенку.
— Отвечай, когда тебя спрашивают! — с пеной на губах кричит озверелый палач, тряся Мишкины плечи. Как плохо, что связаны руки. Размахнуться бы изо всей силы, стереть с лица земли этого гнусного урода, который ворвался в светлый круг твоих мыслей.
— Что тебе нужно от меня, палач?
— Я спрашиваю: ты — коммунист?
— А не все ли тебе равно? Я коммунист, а ты кто? — И Мишка напряг последние силы, кричит на этого выродка в мундире: — Ты кто? Откуда, из какой поганой норы выполз ты, проклятый гад? От тебя уже воняет падалью, ты ждешь своей очереди, чтобы тебя закопали, как дохлую собаку… Напрасно стараешься, пес, я ничего не скажу такого, что тебе хотелось бы услышать от меня.