Незадолго до наступления ночи

Александр остановился в этом отеле потому, что лет сорок назад он останавливался здесь вместе с Элен. Они были так молоды тогда… Воспоминания о тех днях причиняли ему боль. Но услужливая память все извлекала и извлекала из своих глубин картины и образы. Когда они в тот раз приехали в отель, дождь лил точно так же, как льет сегодня, и на его жене был непромокаемый плащ, на котором засверкали, словно бриллианты, капельки воды, когда она проходила под люстрой в холле отеля. А потом она каким-то особым, присущим ей одной взмахом руки распустила длинные волосы, освободив их от стягивающего их платка, и они волной упали ей на плечи. Почему спустя сорок лет он видел столь отчетливо, как поблескивали капельки воды на ткани плаща? Почему он видел, как в тот миг на лице Элен появилось выражение огромного счастья и неизъяснимой нежности, словно озарившие это лицо изнутри? Да, вероятно, это опять было проявление причуд его капризной памяти, которая иногда в самый неподходящий момент вдруг куда-то прятала в свои тайники нужное имя, или фамилию, или дату, а порой показывала ему с необыкновенной четкостью свежие картины и образы давно прошедших лет, которые он считал давным-давно забытыми, стершимися из памяти.

Внешний вид отеля практически не изменился: его помпезный фасад все так же украшала обильная лепнина в стиле барокко, а тяжелую плиту перекрытия над входом все так же поддерживали две крепкие женские фигуры, не то кариатид, не то валькирий, не то сирен; их мощные торсы, упиравшиеся в основания колонн, украшали выставленные напоказ огромные груди, вздымавшиеся под тонкой броней покрытых чешуей лат. В этот вечер, как и сорок лет назад, Александр не без интереса посматривал на этих дам, пока поднимался по лестнице, но на сей раз он заметил, что одна из них как бы окривела, потому что вместо одного глаза у нее зияла дыра, пробитая, возможно, шальной пулей, и это зияющее отверстие придавало ее лицу, отличавшемуся какой-то хищной, скорее не человеческой, а звериной красотой, еще более хищный и дикий вид.

Зато холл, когда-то блиставший чистотой и поражавший изысканной элегантностью отделки и мебели, являл собой немного грустное зрелище, ибо уже были видны признаки обветшания и упадка: обои на стенах и мебель потемнели, на потолке кое-где уже начала «провисать» и лупиться штукатурка, потускнели и краски живописи, украшавшей плафон, — и вообще по всему чувствовалось, что все заведение медленно, но верно движется к упадку. Более же всего поразили воображение Александра застекленные шкафчики, в которых, если только память ему не изменяла, раньше была выставлена настоящая коллекция предметов роскоши, а теперь находились чучела животных и птиц, которых таксидермист заставил принять вполне реальные позы, так что выглядели они совсем как живые. На ветвях кустарника размещались филин, совы, сычи, синицы, удод, малиновка, зеленый дятел, которых Александр узнал без труда, а также огромная стая экзотических птиц, которых он не знал. На плотном пушистом ковре из зеленого мха и опавших листьев затаились, словно подкарауливали добычу и изготовились к прыжку, мелкие лесные хищники: куницы, хорьки, горностаи и ласки — скалили острые зубки, хищно поблескивая в полумраке стеклянными глазками и настоящими цепкими коготками.

Питавший к охоте отвращение и любивший смотреть только на живых животных Александр замер перед шкафчиками и какое-то время смотрел на чучела со смешанным чувством омерзения и восхищения перед искусством мастера, сумевшего как бы вдохнуть в мертвые шкурки дыхание жизни. Затем, словно опомнившись и избавившись от власти каких-то злых чар, он направился к лифту, чтобы подняться на этаж, где размещался его номер. Нажав на кнопку, он вдруг подумал, что ему бы не хотелось, чтобы его комната была «украшена» одним из этих призраков из перьев или меха.