Незадолго до ностальгии

Он прошёл в прихожую и немного постоял перед дверью, прежде чем протянуть руку к замку. Возникло искушение спросить: «Кто?», но это означало бы придать своему страху новые возможности, вывести его на следующий технологический уровень — сделать из немого звуковым.

Киш решительно открыл дверь и увидел тёмно-синего человека в форменной фуражке. Человеку на вид было под шестьдесят, его внешность оснащалась рыжими с проседью усами и круглыми очочками в хлипкой оправе, но главным атрибутом, пожалуй, служила тёмно-коричневая кожаная сумка, съехавшая с бока в район фигового листа. Из сумки торчали сложенные стопкой газеты.

«Всё верно, — подумал Киш с облегчением, — наверное, так и выглядели почтальоны в 1930-е».

— Киш Арх-и-Камышов?

— Совершенно верно.

— Вам заказное, — человек протянул ему голубой конверт. — Распишитесь, пожалуйста.

Киш с готовностью подмахнул квитанцию и разглядел бумажный прямоугольник: его адрес и имя были выведены лиловыми чернилами, мелким почерком с обилием старомодных завитушек. На марке, под белым контуром архипелага, расположенном на голубом фоне океана, стояла лаконичная оранжевая подпись — Respublica Nostalgia.

— Ещё газеты, — почтальон протянул ему целый ворох пахнувших типографией листов: среди титульных шапок взгляд Киша уловил «Правду», «Таймс», «Вашингтон пост», «Фигаро», «Нойе Цюрхер Цайтунг» и даже «Фёлькишер Беобахтер» — похоже, все за 18 мая 1937 года.

— Большое спасибо, — Киш без затей сунул газеты под мышку. — Это всё?

— Всё, — покопавшись в сумке, подтвердил человек из прошлого. — Вы же журнал «Пионер» не выписываете?

— А надо?

— Хорошие вещи печатают, — охотно поведал почтальон. — Для детишек — увлекательно. «Военная тайна» Аркадия Гайдара — продолжение. И Кассиль Лев — новый рассказ. Мой внук зачитывается. У вас детишки есть?

Киш виновато пожал плечами, покачал головой и ещё раз поблагодарил:

— Спасибо, товарищ почтальон.

Вернувшись в комнату, он осторожно вскрыл пухлый конверт. Содержание оказалось предсказуемым: продолговатый билет на Ностальгию и отпечатанное на пишущей машинке письмо-инструкция. Киш пробежал глазами первые строки («Уважаемый мистер Арх-и-Камышов! Поздравляем Вас…») и отложил письмо в сторону — это ещё успеется. А пока «уважаемый мистер Арх-и-Камышов» неуважительно хмыкнул в собственный адрес: ничего не случилось, а он так малодушно перепугался!

Ничего не случилось: интересно, почему? Об этом лучше не думать. Во всяком случае, пока. А о чём тогда думать? О чём угодно, например, о Браслете. Можно осторожности ради применить приём маскировки: мысленно называть Варвару Вероникой, а Браслет — скажем, Барабаном. Так вот: Вероника говорила, что Бра… Барабан связан с тем, что произошло в… пусть будет Париж. Барабан связан с тем, что произошло в Париже. Что это нам даёт?

Киш задумчиво прошёлся по комнате. Татуировка на попке может означать, что у события есть эротическая подоплёка, подумал он, а из этого следует… Он внезапно остановился и снова хмыкнул о себе — уже не столь едко. Какой же ты всё-таки тугодум, Киш! Ну конечно же! Если Браслет имеет отношение к пражским приключениям, и при этом рисунок наколот на попке, то логично предположить, что подразумевается некий эротический момент, имевший место в Праге. А раз так, то это может быть связано только с их первым разом, а первый раз он может вспоминать вполне легально!

Почти весело он плюхнулся в кресло, вывел на поверхность окна опцию «города мира» и отыскал Прагу. Открылся онлайн вид на Влтаву и Карлов мост, и Киш на несколько секунд залюбовался ими — казалось, стоит открыть створку, и в комнату ворвется сырой речной воздух. Но картинкой реки и моста он сможет насладиться потом — когда разберётся с Браслетом. Сейчас его интересует парк — парк, где у них с Варварой случилось в первый раз.

В первый раз всё было, как в первый раз. Они только дождались, когда Огнешка станет стелить себе постель, как объявились недостающие кафкианцы. Они были в мокрой одежде, усталые, голодные, жаждущие пива, но с несломленным духом и не подмоченной репутацией. Они угодили в облаву, их засадили в огромную, человек на тридцать, клетку, а потом таскали вертолётом туда-сюда по водам Влтавы, и это было неслыханное унижение. Однако позже им удалось воспользоваться общей неразберихой и перегруженностью полицейского участка и сбежать из полиции, что можно было рассматривать, как доблесть, о которой они взахлёб и рассказывали.