Незаконная планета

– Как всегда. Когда ты приедешь сегодня? Я хочу позвать Семеновых и Келлера, я привезла дивные видовые фильмы.

– Кира, я не смогу рано приехать.

– Очень мило, – в голосе женщины послышалась обида. – Я вижу, ничего не изменилось…

– А что могло измениться за три недели? Я постараюсь выбраться пораньше, но вы меня не ждите и смотрите фильмы.

– Кто там стоит рядом с тобой? Эта особа?

– Рядом со мной стоит Морозов, и ему неинтересно слушать наш разговор. До свиданья.

Лавровский выключил видеофон и, потирая лоб, сел в кресло.

– На чем мы остановились?

– Механизм переключения внимания не проникает в подкорку, – напомнил Морозов.

– Да, да! Почему вы стоите, Алеша? Налейте-ка себе и мне витаколу, вон стаканы на полке, и сядьте. – Лавровский отхлебнул пенящегося напитка. – Ну так, переключим внимание. Подсознательная работа мозга доступна сознанию, но не попадает в самоотчет, потому что ее не «высвечивает» аттентер, вот этот механизм переключения внимания. Что-то мешает, какой-то заслон. Заслон, созданный многими тысячелетиями эволюции человека, и неспроста созданный, – но это особый разговор. Вы следите за мыслью?

– Я – весь внимание, – сказал Морозов.

– Но есть люди, у которых, обычно при сильных эмоциональных встрясках, этот заслон на какое-то время, пусть даже на миг, снимается. И тогда аттентер свободно проникает в подсознание и выдает наверх, то есть в кору, результаты его работы. Управляет этим процессом гипоталамус, великий дирижер гормонального оркестра.

Тут Лавровский задумался. Остро, с прищуром, смотрели его бледно-голубые глаза, но – куда-то вдаль, не видя собеседника.

– Лев Сергеич, – сказал Морозов после долгой паузы. – Вы, наверно, имеете в виду Заостровцева…

– Что? – вскинул на него взгляд Лавровский. – Подите вы со своим Заостровцевым! Когда-то я пытался заполучить его для исследования, но он – трус. На мое счастье, совсем не такой оказалась его дочь.

– Я удивился, когда узнал, что Надя теперь ваша лаборантка. Она кончала исторический, и, кажется, с блеском…

– Надя одарена разносторонне, она сама еще не знает, в какой области талант ее достигнет наибольшего блеска. Замечательно то, что она о самоутверждении вовсе не заботится, – Надя просто играет в игры, которые ей нравятся. Играючи, интуитивно она снимает заслон, о котором я говорил, и тогда обнаруживаются… ну, вот вы рассказали, что она нашла вас, когда вы заблудились. Ее природная чувствительность к тому, что мы называем рассеянной информацией, необычайна.

– Значит, странности, которые были у ее отца…

– Да. Но ей это не мешает. Да и почему – странности? Уж скорее странно то, что при потенциальных возможностях мозга так ограничен круг наших восприятий. То, что мы сознаем, куда меньше, чем в действительности знаем. Я думаю, Алеша, что такая одаренность, как у Нади, должна стать нормой. – Лавровский посмотрел искоса на Морозова, ссутулившегося на табурете. – Вы хотите возразить?

– Пока нет. Думаю о том, что вы сказали.

– Пока нет – это уже хорошо. Жаль, что люди не любят задумываться… Вот звонит Антонина Григорьевна и напускается на меня за то, что я, видите ли, порчу жизнь ее дочери… Я пытаюсь объяснить, но она не слушает, твердит свое – мужа, дескать, уберегла, а теперь…

Лавровский махнул рукой, не закончив фразы.

– Лев Сергеич, – сказал Морозов, – а ваши опыты не опасны?

– Нисколько! «Церебротрон» фиксирует работу ее мозга, для Нади это просто развлечение, а для нас – бесценная информация. Без Нади мы не сумели бы смоделировать аттентер.

– Понятно. Но вы, насколько понимаю, не собираетесь на этом останавливаться. Вот вы говорите, что это должно стать нормой. Намерены ли вы распространить опыты на…

– До распространения еще далеко.

– А вообще – нужно ли ускорять естественный процесс? Разносторонняя одаренность, владение собственным мозгом – к этому и сама приведет эволюция…

– Приведет, но когда? Через тысячелетия? Странно мне от вас это слышать, Алеша. Природа создала превосходный инструмент, способный переделать, пересоздать, улучшить и ее самое, и ее творение. Почему же нам не пустить этот инструмент в дело, если мы научились – ну, научимся скоро! – им пользоваться?

Лавровский поднялся, и Морозов тоже встал, посмотрел на часы.

– Был рад с вами повидаться, Лев Сергеич.

– Я провожу вас. – Они вышли из «хижины» и направились к двери в конце зала. – Жалею, что не смогу с вами полететь, Алеша, – сказал Лавровский. – С аттентером еще очень много возни. Представляете, какая нужна точность при фиксировании микроэлементов магнитным полем со скоростью в миллионные доли…

– Представляю, Лев Сергеич. О каком полете вы говорите?

– Как это – о каком? О полете на Плутон, конечно. – Лавровский остановился. – Что вы уставились на меня?

– Я давно не летаю, и вы это прекрасно знаете.

– Не летаете, ну и что? Разве навыки космонавтики забываются? Разве не вы возглавите третью экспедицию?

– Нет, – сказал Морозов.

Марта заглянула в кабинет, когда он сидел над ворохом бумаг, накопившихся за его отсутствие.

– Алеша, ты не можешь оторваться минут на десять?

– А что такое?

– Надо поговорить.

– Сейчас выйду.