Читаем Незаконно живущий полностью

Далеко над известным нам пространством земного бытия брёл одинокий ангел по пескам безвременья. Его провожали взгляды многочисленных соплеменников. Смешанные чувства были у них. С одной стороны – продолжающаяся неприязнь из-за излишней оригинальности и дерзости Сидора-ангела, балансирующего на лезвии совершенно неоправданного риска; с другой стороны – зависть исключительному профессионализму неприятеля. И Начальство почему-то не порицает этого безумца, а наоборот попускает, и до такой степени, будто не существует он вовсе в природе невидимого мира. Кстати, чувство одиночества у Сидора-ангела усиливалось по той же причине: ему казалось, будто Начальство действительно отвернулось от него и не замечает, хоть и щедро отпускает в долг любое количество сил.


Ангелы небесные устроили ещё одно продолжение вечно прерывающегося собрания.

Не до конца удовлетворённый ответами Сидора-ангела на щекочущие вопросы, чистенький мыслями и внешностью, придирчивый ангел ёрзал на месте и усиленно соображал. Затем, произнёс укоризненно:

– Эдак ты в долговую яму угодишь, и никогда не вылезешь; никто не станет тебя выкупать.

Другой ангел, тот, кто выступал первым ещё в начальной части собрания, и пользовался уважением у Председательствующего, обратился, будто бы к Сидору-ангелу, но и к остальному собранию тоже:

– Неисполнимый долг не обязательно карается. Известно, что даже оставляется, прощается. Иное дело – злоупотреблять прощением. А я ведь сам брал кое-что у Сидора-ангела в долг. И не вернул.

Сидор-ангел покосился в сторону говорящего и вздёрнул брови.

– Да, ты не помнишь, и никто не помнит. Но был случай. Мой человек уж слишком безнадёжно пропадал. А я тогда без остатка растратил положенное мне жалование. Обратиться к Начальству за добавкой в долг я не посмел. Вот Сидор-ангел и отдал мне столько, сколько надо. Сказал: «мне всё равно отдуваться за множество собственных долгов, возьму ещё». Теперь и выходит, что ему отдуваться и за мои долги.

– Да, – сказал Председательствующий, – может статься, что случился явный перебор.

И ангелы убедили соплеменника-отщепенца в необходимости прекратить жить взаймы.


Сидор-ангел сдался. «В общем-то, мой друг-человек, видимо, подкопил кое-что с небес; поможет мне избавиться хоть от части долгов, когда появится здесь, уже без моей помощи», – подумал Хранитель без уверенности, но с надеждой.

Сидор-ангел больше не занимал дополнительных сил. А собственные возможности старался превратить в одну бесконечную молитву, чтобы пусть и в некоторой, совсем малой степени расплатиться с прежним неподъёмным обязательством. Он стоял на коленях, распластав крылья на песке, склонил голову и сложил руки на груди.

«Будь, что будет».


В сторону земли тянулся явно какой-то ход, имея в себе неведомое пространственное устройство. Что-то вроде то ли трубы, то ли столба. Безвестная конструкция себя проявляла вовсе не зрительно, из-за совершенной прозрачности, а чистым присутствием. Выдавало именно чуждым, непривычным выражением, относительно остального вещества, окружающего молящегося небесного существа. Сидор-ангел взглянул на давно знакомый предмет. На нём никого не было. Только сквозило оттуда одно сплошное ожидание.

«Будь, что будет».


* * *


Ледяной скандинавский ветер, упрятанный было в толще бескрайней свинцовой тучи, прорвался оттуда вниз огромной воронкой. Её рукав развернул маленькую лодочку, прокрутил ещё и ещё. Человек, приткнувшийся ко дну в позе эмбриона, не ощущая остановки собственного сердца, глянул одновременно за спину и вперёд, повсюду выискивая собственную жизнь.

И всё её истечение, представленное человеком одной единой панорамой, подобной туче во всё небо, расстелилась долом в его глазах и свернулась в тончайший рулон, будто нить… в стебель… образовав там годовые кольца…


Шейка стебля у основания утонилась до того, что не смогла удержать даже его собственного веса. Стебель отломился от ветви древа жизни. Ещё одно мгновенье он висел на тончайшем волоконце. Внизу простиралось небытие, а рядом – никого. И, ни света, ни тьмы. В течение этого же мгновения у человека в лодке пронеслась и оборвалась мысль: «а Заботливая Рука, ловящая стебель, с тем, чтобы обратить его в черенок да посадить в почву вечности, – где она»?


* * *


Сидор-ангел, не прекращая молитвы, глядел на выросшую из вечности и отпавшую от неё панораму жизни Сидора-человека, туго свёрнутую в стебель с годовыми кольцами. Там упрятано всё оправдание человека за дела: собственно свои и собственно ангела-хранителя его. Стебель ниспадал в небытие, слегка раскачиваясь, и даже планировал. Будто нарочно какая-то невидимая сила притормаживала его падение. Подобно тому, как в начале нашего повествования вагоновожатый медлил с отправкой трамвая дальше. «Больше никто не выходит»? – был недоумённый вопрос.


Планирование продолжалось. Даже показалось, будто стебель вовсе вдруг застыл без движения перед тем, как решительно кануть в небытие.

«А не проявить ли мне ещё раз отсебятину»? – опасливо подумал Сидор-ангел, поднялся с колен, подпрыгнул, воздел крылья и расправил их…


2011

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза