I wish this would not be true. I am asking myself and that’s why I am asking you about it. The weeks have passed «somewhat nervously», to quote you again. I have been Friday evening in Tel Aviv and slept at your home. I met your brother but until now we could not find a way for a closer understanding, although I was trying hard. He was somewhat reserved. His wife is a wonderful person, I started to like her from the first moment and she was very communicative. I had a chat with your father, he could not attend the celebration of «7 November» because of a cold. He is getting nearer to me every time I meet him. I must make a headway towards his personality – to grasp more of him. It is quite difficult because our conversation is limited to questions from his side and answers from my side, and all this concerning me alone.
I must stop now it is very late in the night and I am so tired that my eyes are aching. So good night to you Bruria and don’t forget to write to me whatever you may deem necessary. I am taking my chances. Your Marcell, who is incurably in love with you and only you[28]
.
* * *
Лет через десять ему пришлось подписать в комнате без окон одну бумагу – прежде чем он смог получить самую желанную, заманчивую и, пожалуй, самую выгодную работу в своей жизни. Выгодную, но вовсе не в материальном смысле, ибо зарплаты как раз хватало только на то, чтобы создать минимальную материальную обеспеченность, – выгодную скорее в интеллектуальном смысле, в разгар холодной войны, когда дела у людей с гибким мышлением, но идеологически максимально твердых резко пошли в гору. Необходимость усвоить некоторые сведения, связанные с шифрованием и конспирацией, дабы выступить в романтической роли зарубежного агента, казалась неплохой платой за то, чтобы одним прыжком перенестись в город мечты, в Лондон! Он подписал без колебаний, «из патриотических убеждений», как говорили о тех, кого не надо было шантажировать или избивать, потому что в то время, если человека принимали в партию, он по определению считался и патриотом – собственно, членство в партии и было ходячим патриотизмом. Так одним махом он стал не только первым после войны корреспондентом Венгерского телеграфного агентства в Лондоне, но и секретным агентом Разведывательного отдела II/3 Управления политических расследований Министерства внутренних дел под кодовым именем ПАПАИ.
Почему он выбрал именно это имя? Он никогда не бывал в Папе[29]
и не состоял ни в какой связи с главой католической церкви, не было в нем ничего «папского», в этом простом, отступившем от своей веры еврее. Чудной выбор, но Папаи всегда был готов к самым прихотливым сменам идентичности, его не интересовало, что nomen est omen. Несколькими годами ранее он как-то пугающе быстро избавился от своего настоящего имени, ФРИДМАН («человек мира»), сохранив от него лишь первую букву, и стал ФОРГАЧ ем («щепкой»). Его непосредственный начальник, которого немногим позже посадили, в критический момент велел ему сменить фамилию – он встал и вышел в коридор, а через минуту вошел обратно и представился: «Товарищ Форгач». ТОВАРИЩ ЩЕПКА: имя, которое как будто принуждает расщепиться, расколоться, рассыпаться.
СЭР ЩЕПА. Прямо-таки персонаж шекспировской пьесы. Главное, чтобы ничего жидовского в фамилии не было: в партии уже и так столько евреев, что даже московские чиновньики
стали качать головами и грозить пальцем в знак предостережения. Тут следовало быть начеку. Следовало скрывать свое истинное «я». Старое «я», которое уже и так исчезло в кровавом хаосе Второй мировой войны. И вот еще что: лучше не иметь еврейской фамилии, когда готовится такой большой процесс по делу врачей-евреев, которые собрались было отравить самого сидящего в Кремле Большого Брата.
На этот раз его выручил офицер в Министерстве внутренних дел.