Незанятый мир

С шипением, словно выражая неудовольствие, что ее разбудили после многовекового сна, машина понемногу пришла в движение. Несмотря на всю смазку Стерна, каждая деталь визжала в мученьях. Неровная дрожь охватила машину, когда та начала прибавлять обороты. Динамо загудело, неистово, протестующе заскрежетало и заскрипело. Привод из просмоленной конопли натянулся и задрожал, но выдержал. И, точно запряженный старым конягой драндулет, готовый развалиться, это древнее устройство, текущее, свистящее, трясущееся, голосящее на сто ладов, тем не менее заработало. Пусть оно казалось жалкой насмешкой над стародавним образом прекрасного рукотворного чуда, но оно работало. Свидетель свершившегося, инженер, вся жизнь которого прошла в благоговейном служении технике, испытал странное щемящее чувство. Он сел, вконец измученный, на пол. Лампа подрагивала в его руке. И все же, покрытый грязью, потом и ржавчиной, он испытал в этот миг торжество, какого ему не выпадало прежде. И тут же понял, что прохлаждаться рано. Много чего еще оставалось. Он опять встал и приступил к работе.

Сперва он удостоверился, что динамо двигается без серьезных нарушений. И что провода присоединены как должно. Затем опять до отказа набросал угля в топку и закрыл дверцу, оставив лишь достаточную тягу, чтобы обеспечить устойчивое нагревание примерно в течение часа. Покончив с этим, он вновь полез туда, где Беатрис в нетерпении ждала в маленькой радиостанции на крыше. Он ввалился на станцию едва живой. Тяжело дышащий, с безумными глазами, простерев черные от угля руки из белизны своей медвежьей шкуры, он являл собой необычайное зрелище.

— Она пошла! — вскричал он. — Есть ток. На некоторое время порядок. А теперь — проверка.

На миг он тяжело оперся о бетонную скамью, к которой был прикреплен аппарат. День уже близился к концу. Сияние вечера начинало гаснуть у дальнего горизонта, а за стенами сгущался угрюмый пурпурный покров. При неясном свете, проникавшем в дверной проем, Беатрис разглядывала его осунувшееся бородатое лицо, потное, покрытое угольной пылью. Безобразное лицо. Но не для нее. Ибо ей оно представилось лишь маской, за которой она усматривала могучую волю, отвагу и неутомимую изобретательность непобедимого человека.

— Итак, — рассмеялся вдруг Стерн, — итак, вызываем оператора с Эйфелевой башни? — И опять в угасающем свете пристально воззрился на аппарат перед собой.

— Полагаю, машинка не подведет, — рассудил он, надевая тронутые ржавчиной наушники. Положил руку на ключ и выдал на пробу несколько первых точек и тире. Едва дыша, Беатрис наблюдала за ним, не смея задавать вопросов. В диэлектрике зеленые искорки и пляшущие огонечки затрещали и зашипели, точно живые существа, духи неведомого рода. Стерна, который опять ощутил, что прикасается к животворной силе этого мира, наполнило новое бурное ликование. И все же, как бы ни преклонялся он перед наукой, а некое благоговение перед высшей силой прибавилось к этому могучему торжеству. Странный блеск сиял в его глазах, а дыхание выходило изо рта так торопливо, словно он саму свою душу отправлял в эфир вместе со знаками азбуки Морзе. Потянулся к волномеру. Тщательно и медленно стал проверять диапазон, увеличив до пяти тысяч, а потом обратно, прочесывая эфир по всей шкале. Наружу, наружу, в сгущающуюся тьму через пустыню мертвого мира, он запускал свои огоньки в неистовой мольбе. Его лицо стало суровым и страстным.

— Есть хоть что-то? Есть ответ? — спросила Беатрис, положив руку ему на плечо. Ее рука дрожала.

Он покачал головой. Опять включил ток. Опять запустил в эфир свой крик отчаяния, надежды и мольбы. Последний зов человека к человеку, который по чистой случайности мог взять да и услышать его среди руин иных городов в иных странах. «SOS! — потрескивали зеленые огоньки. — SOS! SOS!»

Ночь окончательно вступила в свои права, пока они ждали и вслушивались, пока вместе в крохотном сооружении на крыше лежащей в руинах громады рассылали по всей земле и небесам свой призыв, но тщетно. Прошло полчаса. Инженер, мрачный как смерть, вновь и вновь выпускал в пространство цепочки огоньков.

— Ничего, — вырвалось наконец у Беатрис. — Ты уверен, что не можешь…

Она не закончила вопрос. Ибо внезапно под ними, словно из самых недр земных, послышался сдавленный, мощный, негодующий рев. Задрожала каждая гнилая балка, каждое волоконце огромного полуразрушенного здания. Кое-где стали осыпаться и оседать участки стен, испуская долгие глубокие громовые раскаты, постепенно переходящие в более прерывистые и затихающие звуки.