Незанятый мир

Женщина в меховом наряде, подпоясанная и в сандалиях, великолепный мужчина выше шести футов и широкий в плечах. Коротко подстриженные рыжая борода и усы придавали ему грозный вид, который теперь вполне ему подходил. Ибо он чувствовал себя обезумевшим. Вконец обезумевшим. Мысль, что Беатрис придется страдать от жажды, долго или сколь угодно недолго, возбудила в нем бурное негодование. Мысль, что они не смогут добраться до источника, что эти гнусные твари способны их осаждать до самой их смерти, всей тяжестью обрушилась на него. О себе он не беспокоился. Но судьба этой женщины теперь всецело занимала его. И пока они прокладывали себе путь к выходу через мусор, образовавшийся в итоге взрыва, медленно и осторожно, он осматривал каждый фут впереди на предмет возможной опасности.

Он знал: если придется биться, бой будет жесток, беспощаден, беспределен, кровав до самого конца. Но едва ли сейчас было время думать. Они уже видели дневной свет, проникающий через ворота сквозь хвою мощного, точно колонна, дерева. Дневной свет, а с ним вместе тонкий и едкий дым и шум потревоженной оравы в Мэдисонском лесу.

— Медленней, медленней, — прошептал Стерн. — Пусть они ничего не знают, пока мы на них не обрушимся. Если мы застигнем их врасплох, кто знает, а вдруг вся эта адская банда бросится в бегство? Не стреляй, пока не понадобится, но как только начнешь…

— Знаю, — еле слышно отозвалась она.

Затем в единый миг оба очутились у ворот, у большого дерева, стоящего снаружи и окруженного густым ковром опавшей хвои. А перед ними лежали затененные ветвями мшистые проходы, и по всему этому мирному и дивному месту расползся ужас присутствия злобных тварей.

— О, — вырвалось у Беатрис. Инженер замер как вкопанный. Его рука все крепче сжимала рукоять револьвера, пока не побелели костяшки. И так, лицом к лицу с притихшей толпой, они стояли долгую минуту. Ни один из них не уловил подробностей того первого впечатления. Тот ограниченный обзор, который позволила им наблюдать трещина в стене, недостаточно подготовил их к представлению о том, каково воинство все целиком. Но даже в этот первый миг Беатрис и Стерн понимали, что затеяли поистине отчаянное предприятие, конец которого предвидеть невозможно, что им предстоит нечто куда более серьезное, чем они когда-либо помышляли. Прежде всего они недооценили численность дикарей. Они полагали, что здесь собралось, вероятно, сотен пять. Ибо факелы указывали примерно на такое количество. Но теперь стало понятно, что факелоносцы составляли лишь небольшую часть целого, ибо теперь, когда их взгляды прощупывали лес, откуда почти полностью исчез туман, они везде и повсюду замечали движущуюся, роящуюся массу этих созданий. Казалось, она уходит в бесконечность. Она двигалась, крякала, рычала, ссорилась, дурно пахла. Масса испуганных безобразных созданий, таящих в себе неведомую угрозу.

Первым побуждением Беатрис было развернуться и отступить в здание. Но ее удержала прирожденная храбрость. Ибо у Стерна, как она видела, нет такого желания. До предела потрясенный, он все же стоял как скала, высоко подняв голову, с револьвером наготове, каждый мускул напряжен и готов ко всему, что ни случится. И по всему естеству Беатрис пронеслась волна бурного восторга этим твердым решительным мужчиной, готовым преодолеть любую трудность и взглянуть в лицо любой опасности. Ради нее.

Однако слова, которые он проронил, не имели отношения к традиционному героизму. Они были просты, обыденны и даже грубы. Ибо он, сверкая глазами, только и проговорил:

— Худо дело, подружка. Беда. Нужно блефовать. Блефовать дьявольски.

Случалось ли вам видеть стадо в прериях, тысячи коров и быков, которое, вдруг встревожась, повернулось в одну сторону и, повинуясь инстинкту, наклоняет рогатые головы в сторону некоего врага, скажем стаи волков? Тогда вы представляете себе, как орава этих мелких синеватых бородавчатых уродцев пробудилась в присутствии неведомого врага.

Теперь вся орава пришла в бурное движение. Стерн и Беатрис наблюдали за перемещениями этой смятенной массы. И услыхали боевой клич. Толпа ощетинилась длинными тонкими копьями. Как только поднялся глухой, похожий на шмелиный гул, шум, они поняли, что пора действовать.

— Вперед! — провозгласил Стерн. — Посмотрим, каково придется этим бестиям! — С лицом, искаженным страстной и жгучей ненавистью, он воздел револьвер. Он не целился ни в кого из оравы, ибо, как бы ни был зол, а понимал, что еще не настало время убивать, ибо не исчерпаны другие средства обеспечить себе безопасность. И тогда он указал зловещим дулом на клен, под которым особенно густо расположились эти создания, теперь глазевшие на него в упор. Затем его палец тронул курок. Пять трескучих вспышек пламени вырвалось в спокойное туманное утро. Несколько листьев поплыло вниз, лениво колыхаясь в воздухе. Их обогнал, падая, сломанный прутик.