Незапертая дверь

Он ее не хотел. Совсем не хотел. Вялая женщина, без огонька. Жена – да, но не любовница. Ладно, жену найти куда сложнее. С любовницами проблем нет. И свою сексуальную жизнь он как-нибудь да устроит.

Свадьбу не отменили. Люба ни в чем не призналась. Виновата – плати сама. Ведь если сейчас объявить, что будет с мамой и папой, что будет с Ильей и его родителями? Страшно представить. Позор. Нет, так она поступить не может, не имеет права. Она перетерпит. А потом… Жизнь все расставит по своим местам. Или она, Люба, расставит. Но не сейчас. Сейчас у нее не хватит мужества.

Свадьба была не роскошной, но, по выражению мамы, «очень приличной, а главное – не купеческой».

Симпатичное кафе у метро, мамины пироги и кафешные салаты. Стол был на уровне, гостей в меру, никаких там посещений Красной площади – пошлость и банальность. Сфотографировались на Ленинских горах и поехали отмечать.

Никто не напился и не подрался – такой публики среди их родни и друзей не было. После празднования молодые уехали в Сочи. Гостиницу заказывал Илья, и она, надо сказать, оказалась шикарной. Да, размах у Ильи был, нечего говорить.

Первая брачная ночь слегка отложилась: свадьба, перелет, накатившая усталость и нервы. Первую ночь в Сочи они крепко спали. Все произошло наутро, когда проснулись.

Ничего примечательного, боялись пропустить завтрак, и все произошло наспех, коротко, по-деловому, как у давно женатых супругов. Любе стало смешно. Ладно, ничего ужасного. Пережила. Боялась больше, чем вышло на деле.

Быстро оделись и побежали на завтрак.

И стало легко, как будто оба скинули какую-то тяжесть, что называется – отработали номер. Ничего примечательного, но и ничего ужасного. Уже хорошо. В общем, выдохнули оба.

А в целом все было прекрасно – и Сочи в пальмах и магнолиях, и теплая галька, и чудесное море, и гостиница, и сочные шашлыки, и вкусные помидоры, и домашнее вино.

И муж был галантен и предупредителен. Только после той первой, поспешной ночи, а вернее, утра, спросил:

– У тебя кто-то был?

Люба кивнула и отвернулась. Не хотела, чтобы он видел ее горящие щеки.

Подробности Илью не интересовали. И на этом спасибо. Но Люба видела удивление и недоумение на его лице.

Ну и ладно. Она же не спрашивает о его бывших!

Илья оказался прав: жена ни разу его не подвела. Ни разу, ни в одной ситуации! Кроткая Люба, стальная Люба. О любви он не задумывался, бог с ней, с любовью. Главное – уважение, так говорил его отец. Уважение и солидарность супругов. Крепкая вера, что ты доверяешь партнеру. Уверенность в нем, стабильность – вот залог семейного счастья.

У него все это было. И крепкий тыл, и уверенность. И уважение.

Люба заболела года три назад. Как водится, поначалу от мужа все скрыла. Сама ездила на обследования, сама договаривалась насчет операции. Случайно проговорилась дочка, да и скрывать дальше было уже невозможно. Диагноз был из тех самых, ужасных и страшных, но, слава богу, все обнаружилось на ранней стадии, обнаружилось случайно, и это давало надежды. К тому же Илья нашел лучшую клинику и подключил лучших врачей.

Он сидел возле ее кровати после операции и, когда смотрел на ее белое, измученное, изнеможенное лицо, когда взял ее почти невесомую руку… заплакал. От жалости и от любви. Да, от любви.

Вышел на улицу, стрельнул сигарету, своих почему-то не оказалось, курил и рыдал.

Мимо проходили люди и, вздыхая, отводили глаза. Больничный двор – место горя. Не только надежды, но и беды. Кто знает, что там у этого симпатичного и модно одетого дядьки? Дети, жена, родители? По кому он плачет, этот крепкий мужик?

Как он любил Любашу в эти минуты! Как просил небеса дать ей здоровье! Как умолял того, кто всем этим ведает, поберечь, сохранить его Любу! Наказать его, а не ее! Он был готов на все, абсолютно на все, только бы… Люба жила.

Как он тогда доехал до дома? Как не разбился? Шатаясь, как пьяный, выполз из машины, нащупал в кармане ключи, уронил их в снег, вернее, в мерзкую смесь талого снега, грязи и реагента.

Нашел. Поднялся, открыл дверь, включил свет, прошелся по квартире не снимая обуви – плевать на все. Плюхнулся в кресло и завыл. Страшно завыл, звериным воем.

Встал за бутылкой – надо напиться. Необходимо. И тут увидел на полу грязные растекшиеся подтеки. Растерянно посмотрел на ноги – с ботинок еще подтекало.

Испугался. Чего – сам не понял. Но скинул ботинки, поставил их аккуратно на коврик у двери, схватил швабру и стал мыть полы. Тер до остервенения.

Запыхался. Вымыл тряпку, вымыл ботинки. Снова сел в кресло. Отдышался. Пить расхотелось. Налил себе чаю.

Надо быть сильным. Иначе не сдюжить. Не пить, напиться – самое легкое, для слабаков. А он не слабак.

Он вытащит жену. Обязательно вытащит.

И вот тогда он впервые ей скажет о том, как он ее любит.

А раньше не мог? Чего он ждал все эти годы?

Все она знала. Все чувствовала. Причем сразу, как только он загуливал. А это бывало частенько.

Она не страдала, нет. Когда не любишь, чего страдать?

Она знала: он ее не оставит. Слишком дорожит тем, что они вместе создали: домом, уютом, красотой.