Незапертая дверь

Вилочки для торта в количестве пяти штук, естественно, серебро.

Водочные стопки, пять штук, тяжелые, дно малиновое, похоже на мальцовское стекло. Один бокал для вина, приличный скол, коричневое стекло, Гусь-Хрустальный, похоже на начало двадцатого.

Десертные тарелки, шесть штук, Венгрия, Херенд, красота! Две чуть треснуты, четыре в порядке.

Фруктовые ножи, мельхиор, костяные ручки, четыре штуки, Германия.

Фарфоровая дама с зонтом и собачкой, Чехия.

Фарфоровая сухарница «Виллерой и Бох», с ума сойти, и без изъянов!

Фигурка мужчины, разговаривающего по телефону, – тонкий, с переплетенными ногами в узких брючках пижон. Узкий пиджачок, котелок лежит на столике с телефоном. На лице с тонкими усиками сладенькая улыбка, скорее всего, воркует с дамой.

Изогнулся, как вопросительный знак, явный франт. На клейме – Франция, Севр.

У Кати дрожали руки: «Верка, тетя Юлечка! А я еще сомневалась!»

Перебрав посуду и фарфор, Катя осторожно рассматривала вещи.

Узбекское сюзане, яркое, сочное, жизнеутверждающее. Красота невозможная – его бы она повесила на стену.

Шелковый шарф, нежно-палевый, в центре разноцветная птица Сирин, по бокам цветные, в тон сказочной птице, длинные кисти. Нежный шарф на покатые плечи.

Шарф пах старым шкафом и пылью – похоже, его давно не носили. Чистый шелк, ручная работа, в этом нет никаких сомнений, китайцы другого не делали.

Пещера Али-Бабы! В такую удачу было сложно поверить.

Следом отыскалось необыкновенное французское бюро с инкрустацией, которому требовалась реставрация, но это уже пустяки. С давних времен, когда Катя подрабатывала в антикварном на Арбате, у нее остался дружок-реставратор, мужик сильно пьющий, но таланта необычайного – какие вещи вытаскивал этот Коля, уму непостижимо! А ведь казалось, что тем вещам оставалась только помойка.

Дальше была потертая горжетка из черной лисы с дивной кружевной подкладкой, и атласная грация на шнурках с вышивкой, и накидка с черным стеклярусом, и шесть настенных мейсеновских тарелок, и латунные рамочки для фотографий, и два старых бархатных, с медными застежками альбома.

У Кати кружилась голова. А если наследница передумает и не отдаст? Или хватится, сообразит – она, кажется, из сообразительных – и заломит бешеную цену?

Она принялась за книги.

Здесь был клондайк. Довоенные издания русских классиков, Тургенев, Гончаров, Гоголь. Миниатюрное издание Пушкина, сказки, иллюстрированные Билибиным. Несколько книг на французском, начало двадцатого века.

Английская книга девятнадцатого века по рукоделию, вышиванию и плетению кружев на коклюшках.

Поваренная книга из довоенной Польши. Пирожные по рецептам французских кондитеров.

И напоследок – набор старинных рождественских открыток! Огромный пакет старинных открыток! Какое-то чудо. Старые открытки Катя обожала и даже когда-то собирала.

Сердце билось, как бешеное, лоб стал влажным от пота. Она в изнеможении опустилась на стул. Все, сил больше нет. Достаточно. Теперь надо разговаривать с рыжей теткой, а это будет самое сложное. Сложное и противное. Понятно, что та ни в чем не разбирается, но от этого еще хуже и еще сложнее! Такие всегда думают, что их хотят обмануть. Хитрые москвичи непременно захотят облапошить бедную провинциалку.

От волнения пересохло в горле, и Катя пошла на кухню.

– Вот это глянь! – Тетка вовсю шуровала на кухне, перебирая кухонную утварь.

На подоконнике стояли восхитительные медные горшки и азиатские кружки и кувшины. Катя видела что-то подобное в Музее Востока. Азербайджан, восемнадцатый век. А может, и семнадцатый.

– Заберешь? – с надеждой спросила рыжая. – Или выкину, куда мне такое старье и такая тяжесть?

– Заберу, – тихо кивнула Катя, не веря, что это будет ее.

Улов рыжей был довольно жалким – пара старых чугунных сковородок и три небольшие кастрюльки – видимо, Эмилия была не из кулинарок.

Кухонька была маленькой и не очень уютной: сатиновые цветастые шторки, старый буфетик, плита, древний пузатый ЗИЛ и пластиковый рабочий стол. А вот стол обеденный был настоящим, дубовым. Небольшой, овальный, он располагался у окна, за которым открывался чудесный вид на Воробьевы горы.

Да, сидеть за таким столом, пить чай и смотреть в окошко – лучшего пейзажа и не придумаешь!

– Извините, – хриплым от волнения голосом сказала Катя, – а можно попить?

– Чаю хочешь? – неожиданно смилостивилась рыжая.

Катя кивнула. С наследницей надо поаккуратнее, тетка, кажется, непредсказуемая.

Но рыжая, как ни странно, была вполне мила – и чай подала, и печенье, и даже расщедрилась на остатки вафельного торта.

Катя почувствовала, что проголодалась. Она была из тех, кто в волнении или в стрессе тут же начинал есть.

Рыжая села напротив.

– Ну и чего? – со вздохом спросила она. – Нашла интересное?

Катя кивнула.

– Ну и ладно. Ты чайку-то попей, а потом разберемся. Устала я, – вдруг сказала она, – от Москвы вашей устала, от квартиры этой, от бумаг, от хламья Милькиного. От всего! Живу без передыху, понимаешь?

Катя кивнула.