Незавершенная Литургия

Прежде, нежели были построены Святые врата и стены обители, когда к собору Рождества Богородицы не была пристроена паперть, храм значительно возвышался над округой. С его порога открывалась головокружительная панорама окрестностей – озеро, луга и пашни, поросшая лесом Ципина гора. Полное ощущение парения над землей. Словно и правда по высоким деревянным пятнадцати ступеням восходишь на Небо. Кроме того, собор изначально построен так, что шлемовидный купол олицетворяет схождение Бога на землю и закомары[5], словно свита ангелов, сопровождают Его снисхождение. Каменный узор, опоясывающий храм, олицетворяет молитвы и зримо делит здание церкви на две части. Верхняя часть – есть Церковь Торжествующая, а ниже – это наша Церковь Воинствующая. Характерно, что такой же пояс узорочья находится еще и под куполом на барабане и знаменует то, что молитва может поставить нас выше ангелов. Ступени – суть образ деятельного восхождения в Царствие Божие, которое «нудится», то есть берется с трудом. И вот мы у порога. Здесь нас встречают Архангел Михаил с мечом и архангел Гавриил с хартией. Первый – грозный страж, грозит всем, кто с нечистым сердцем или со злым намерением входит в храм. Его меч уже покарал тех нечестивцев, которые разоряли обитель в смутные годы торжествующего безбожия. А второй пишет на своем свитке имена тех, кто с чистым сердцем, верою и любовию входит под сень храма. И каждое имя сохранится, как сохранились и прославились в лике святых последняя игуменья Ферапонтова монастыря – Серафима (Сулимова) и последний священник – Иоанн Иванов, расстрелянные в 1918 году. И далее – проем двери, окруженный килевидными архивольтами; расписанные каждый по-своему, они, вложенные друг в друга, создают эффект пространственной длительности, выступают в роли «шлюза» в иное измерение. На первом из них изображено небо, исполненное звезд с солнцем и луною, на других – потоки цветов с тремя лепестками, и в глубине над самой дверью – Пречистая Богородица с предстоящими. Словно не только дверь разделяет внутренность храма и внешний мир, но и длинный коридор с бесконечными дверными проемами, сжатый во времени и пространстве.

Этим передан образ вечности, в этих ритмических повторах архивольтов рождается образ длящегося времени, его бесконечной протяженности. Эта композиция, построенная на уменьшающихся вглубь и расширяющихся к нам арок, зрительно передает пульсацию времени, которая на церковно-славянском языке звучит в каждой молитве – «ныне и присно». В Божьем мире, или, как его еще называют, в мире горнем, отражением которого является всякий храм, временная последовательность снята. Нет прошлого, настоящего и будущего в их исторически-хронологической текучести. События предстоят нашему восприятию, как бы пребывающие в вечности, где прошлое есть и настоящее, а будущее уже пребывает в данном моменте. Такая трактовка событий до необычайности расширяет горизонты восприятия.

Тем временем из деревянных невзрачных дверей собора потянулась вереница впечатленных фресками посетителей. Девушка-гид предложила своим слушателям пройти внутрь. Люди заходили, склоняя головы, крестились. Внутри храма они собрались в центре и запели «Богородицу». Дождавшись, пока они закончат творить молитву, экскурсовод продолжила:

– Прошу вас обратить внимание на то, что встречает нас у порога и провожает в храме, – это идущая понизу белая полоса. Словно нас вбирает в свои объятия пространство святости и чистоты. Раньше, в древних храмах, это была настоящая пелена из белой ткани, и в таких церквах сохранились вложенные в стены железные кольца, куда ее продевали. Уже позднее ее стали изображать посредством фрески. Так же как иконы мы убираем белым полотенцем, так и весь храм убирается в белые ризы. Вот, мы облачены «во одежды брачные» и готовы ко встрече с горним миром.

Мы словно восходим на небо. Это поражает всякого пребывающего в этом храме – настолько голубые фоны стен схожи с чистой небесной голубизной. Стены будто растворяются и образы на них оживают. Написанные Дионисием фигуры лишены объема, а моделировка – пластической, «вещественной» убедительности. Изображения уплощаются, их пропорции вытягиваются, складки одежд превращаются в изысканный линейный узор. При этом если раньше средоточием духовной выразительности образа был лик, то теперь особую значимость получают фигуры целиком – они кажутся хрупкими, бесплотными и как бы парят, охваченные единым духовным порывом. Они словно населяют уже и наш мир, становятся осязаемыми, происходит таинство обожения Вселенной.