Незавершенная Литургия

Маленькая землянка, в которой располагался храм, была построена из самана – глиняных кирпичей с соломой и ишачьим кизяком. Два помещения под одной крышей – молитвенный дом и дом священника – отоплялись печами на каменном угле. Местом молитвы было помещение, первоначально предназначавшееся для скота. Две комнаты, разделенные печью, были общей площадью не более пятнадцати квадратных метров, а высота потолков была такова, что когда на «Херувимской» отец Василий воздевал руки, то упирался в их беленую глиняную штукатурку. Алтаря как такового не было. В дальней комнате, отгороженной шторкой, в углу у оконца стояла небольшая тумбочка, на ней лежал антиминс, Евангелие и крест, стояла дароносица и пузырек с миром. Над этим «вместопрестолием» висела самая дорогая икона в фольговом окладе с восковыми цветочками – святые мученики Гурий, Самон и Авив – и единственная лампада, бывшая некогда фужером. Рядом, в другом углу, стоял большой стол, на котором горой лежали прикрытые скатеркой облачения, располагались небольшая стопка книг и отдельно – святые сосуды. Под столом стоял ящик с кагором. Здесь же, на уголочке, совершалась проскомидия. Пока священник готовился к службе, прихожане набивались в переднюю комнату, тогда как основная молельня была задернута шторкой. Когда же проскомидия была совершена, батюшка выходил из-за шторки и исповедовал. Затем, начиная литургию, он открывал завесу, приглашая всех пройти внутрь. При этом сам стоял в дверях, отгораживая фелонью импровизированный престол от того, чтобы кто-то невзначай не поставил на него свою сумку.

Пятнадцать человек в таком убогом пространстве стояли плечом к плечу. Здесь не было свечей и кадильного дыма, от этого многим становилось дурно, и нередки были обмороки. Здесь не было привычного клироса, священник сам говорил «Паки и паки», сам же и ответствовал себе «Господи помилуй», только «Верую» и «Отче наш» пели всем миром. Молились лицом на север. Обойти престол также не представлялось возможным. Вместо золотого убранства здесь были аккуратность и чистота – словно сахарные, набеленные стены, кипенно-белые рушнички на иконах, нигде не пылинки.

Таким он принял храм. Долго его переоборудовал. Развернул престол на восток, для чего пришлось вынести печку. Изготовил маленький алтарик с царскими вратами и иконостасом. Сделал подсвечники на ножках, вместо табуреток с тазиками песка. Но зимой было холодно без печи, и обогревались электрокалорифером. Обогреватель с открытой спиралью на ночь оставляли включенным после всенощного бдения. И наутро маленькое помещение успевало нагреться до комнатной температуры. Однажды, придя в церковь, отец Василий обнаружил внутри дым, а когда открыли дверь, вспыхнул пожар, который быстро потушили. Ночью, как оказалось, упал потолок как раз над тем местом, где стоял обогреватель. Прибор опрокинулся спиралью на пол, но не отключился от розетки и всю ночь прожигал доски. При этом все убранство храма покрылось черной копотью. Падая, глиняная штукатурка обрушила со стены ту самую икону трех мучеников, которая попала в самое пекло. Каково же было удивление прихожан, когда ее невредимую достали из груды глины и обуглившихся досок, даже стекло киота не разбилось. Вместо литургии тогда служили благодарственный молебен Гурию, Самону и Авиву, после того как ликвидировали последствия возгорания. С поклонением люди проходили под чудесно уцелевшим образом.

Это событие отец Василий расценил как Божий гнев на недостойные условия совершения высочайшего из таинств – Святой Евхаристии – и затеял строительство нового храма.