– Ага, – покивала матушка. – В каске будешь служить вместо скуфьи.
– Да ладно ты ёрничать. Вспомни лучше, что за икону благословил мне старец – Покров. Эта икона не случайно мне была завещана: храм этот затопленный – Покровский. Ира, это – определенно благословение Божие!
– Ясно, – грустно согласилась матушка. – Что ж, я тебе доверяю. Ты, верно, знаешь, о чем говоришь. Только одного я в толк не возьму. Ну, послужишь ты там, а дальше-то что? В чем смысл этой службы?
– Да как же ты не поймешь?! Разве не в том мы видим смысл молитвы, да и всей жизни нашей, чтобы Господь услышал наши молитвы и коснулся нас своею благодатию и исправил житие наше ко спасению. А тут я призываюсь на богослужение, которое ждет от меня Бог, на которое Он меня подвигает, – неужто не внемлет Он в день тот и час моей мольбе и не устроит все во благо?
– И когда ты туда едешь?
– Они просили меня как можно быстрее.
– Прям сейчас, что ли?
– Да нет. Ну, завтра утром.
– Ну, утром – так ничто.
– Да вот и что! Отец Сергий попросил меня отслужить завтра литургию вместо него, а то он уезжает в епархию. У него назначен прием у владыки.
– Поезжай после обедни.
– После они не могут. Я не пойму никак их срочности, но думаю, что так и получится, а иначе хоть службу отменяй. Не знаю прямо, что и делать.
– Что завтра делать – решишь завтра. Утро вечера мудренее. А сейчас давай поужинаем, дети еще не ели, тебя ждем. А ты такой взъерошенный, что и я, глядя на тебя, разволновалась. А когда я волнуюсь, то много ем. А если я буду много есть, особенно вечером, – растолстею. А если я растолстею, ты меня разлюбишь, скажешь: «Зачем мне эта тумбочка сдалась?»
Батюшка отвлекся от своих дум и впервые за вечер улыбнулся:
– Хорошо! Конечно, если это Божие дело, то Господь все и управит. Что я, правда, дергаюсь? Будь что будет. Зови детей, будем кушать.
На мамин зов в комнату вбежали дети – две девочки и мальчик, – вспотевшие и раскрасневшиеся от беготни. Они по очереди подбежали к папе: «Привет, па! Благослови!» – и, взяв благословение, встали на молитву. «Отче наш» они пропели нескладно, оттого что запыхались, но затем, уже вполне угомонившись, сели ужинать. Мама вынесла дымящийся плов в большом казане и разложила по тарелкам.
– Я только пить. Я есть не хочу, – поторопился отказаться шестилетний Леша.
– А мне мяса не клади, только кашки, – попросила средняя дочь Лиза.
– Тогда мне Лизкино мясо отдай, – протягивала свою тарелку старшая Соня.
Наблюдать эту возню за столом было так уморительно, что отец Василий окончательно разулыбался. Леха торговался с Лизой: «Съешь мою кашку» – и протягивал пустой стакан, не в силах утолить жажду. Лиза выковыривала из своей порции случайно попавшие кусочки мяса и складывала в Сонину тарелку. Соня охотно принимала в дар самое вкусное в плове и неторопливо и уверенно уплетала ужин за обе щеки. Это представление продолжалось недолго. Прочитав благодарственные молитвы привычной скороговоркой, дети чмокнули маму в щеку и умчались в свою комнату. Батюшка с матушкой опять остались одни.
– Скажи мне, Ира, если нет высшего смысла в нашем перемещении по «лицу всея земли», то не является ли это погоней за призраками? Получается какая-то гонка за несбыточной мечтой, откладывание жизни на потом. Ведь дело нашего спасения свершается внутри нас, внешние обстоятельства вторичны, они могут лишь содействовать либо препятствовать нашему совершенствованию в Боге, но не определять и не иметь решающего значения. Мне кажется, если бы меня отправили открывать приход на Луну, то и там бы я жил вполне гармонично, потому как надежду всю возлагаю на Бога, и дотоле у меня не было повода разочароваться в своем уповании.
– А чем бы ты детей кормил на Луне, лунатик? Не забывай, что ты несешь ответственность еще и за нас. Коли уж так случилось, что мы у тебя есть, – изволь спуститься с высот своего парения и подумай и о нас тоже.
– Да нас и так Господь милует. Где б мы ни были. Дело в другом. Я пока не вижу смысла. Для чего мы сюда приехали? Нас ведь не гнал никто. Там, в Казахстане, я родился как священник, возрастал и научался всему. Тому, чему я не вижу применения здесь.
– Гнать не гнали, а неудобства все же были. Школу одну вспомни: история – только Казахстана, литература – только казахская, география, музыка, язык, да что ни возьми. А то, что все делопроизводство на казахский язык переводили, тебе, по-моему, тоже не понравилось, когда тебя в юридических документах обозвали «орыс мешети ага попы» – «русской мечети главный поп».
– Опять ты не о том говоришь. Я толкую тебе, что я сформировался как священник-миссионер, а тут мне приходится исполнять безрадостную обязанность требоисполнителя. Мне даже литургию совершить порой не доверяют, только в сослужении с настоятелем. Или вот как нынче – во время отлучки настоятеля. Ну это же не дело! Так всякая радость пропадает.