Незавершенная месть. Среди безумия

– Вам ли не знать. Но знаете ли вы, какое давление оказывалось на врачей в военные и послевоенные годы? – Не дожидаясь ответа, Лоуренс продолжил: – Мало того, что нас заставляли признавать пациента годным к службе, едва у него затягивались телесные раны, в придачу к этому в подавляющем большинстве случаев, за исключением самых очевидных, старшие армейские чины просто игнорировали наши рекомендации направить больного в психиатрическую лечебницу для прохождения реабилитации. Им гораздо проще было объявить солдата разгильдяем и трусом. Людей с полураздавленной психикой отсылали обратно на поле боя. – Он нервно передернул плечами. – Само собой, тому была и другая причина: пенсии. Если солдат получал в бою ранение, ему назначалась скромная пенсия. С ростом числа тех, чей рассудок повредила война, правительство испытывало все меньше желания делать выплаты – казна просто не могла позволить себе эти расходы, поэтому таких старались выписывать из госпиталей при первой возможности, ведь у многих не было ни видимых травм, ни рубцов и шрамов. Мисс Доббс, вынужден сказать, что вы ищете иголку в стоге сена. Даже если вы просмотрите медицинские карты всех до единого пациентов с психоэмоциональными расстройствами, истерическими неврозами и депрессией, все равно это будет лишь верхушкой гигантского айсберга.

– Вы очень откровенны, доктор Лоуренс.

– На каждого больного, который никогда не выйдет за ограду этого заведения, там, – Лоуренс указал на окно, – приходится пять, шесть, семь заключенных в тюрьму своего собственного разума. Они пытаются найти работу, прожить этот день и дотянуть до следующего. У некоторых есть семьи и дети, но часовой механизм в их головах ведет обратный отсчет, и однажды, когда, например, младенец зайдется в особенно пронзительном плаче, такой человек от ужаса скорчится в углу или, того хуже, причинит себе вред. Многие из них каждое утро собираются с духом и только так живут, работают, дышат, завязав себя узлом, чтобы окружающие не узнали об их искалеченных душах – переломанных так же, как ломают ребра и конечности.

– Простите, если…

Лоуренс вскинул руку:

– Не надо. Вы пришли задать вопросы и получили больше, чем рассчитывали. – Доктор аккуратно вытащил одну из папок и постучал пальцем по картонной обложке. – Здесь собраны распоряжения властей, в которых мне предписано сократить количество ветеранов войны, содержащихся в больнице. Посреди зимы они окажутся в суровой лондонской реальности, без каких-либо шансов найти работу или поддержку. Куда они пойдут? Кто о них позаботится? Я веду эту нескончаемую битву и теперь, когда все стремятся забыть о войне.

Мейси кивнула:

– Доктор Лоуренс, вы проявили необычайную любезность, согласившись уделить мне время. И все же позвольте задать несколько вопросов. Существуют ли какие-то стереотипы поведения ваших пациентов, отпущенных, так сказать, на волю? Держатся ли они поблизости или пропадают? – Мейси набрала в грудь воздуха. – Постараюсь дать вам более ясное представление о ситуации… в свою очередь, напомнив о необходимости держать наш разговор в тайне. Так вот, один из высокопоставленных правительственных чиновников получил письмо с угрозой. Пока другие разбираются, можно ли успокоить угрожавшего, частично выполнив требования, и тем самым выиграть время, я должна его отыскать. Фраза насчет иголки в стоге сена приходила и мне в голову – по опыту войны и работы в Клифтоне я понимаю, насколько трудна задача. Однако я обязана использовать каждую зацепку – хвататься за соломинку, если хотите. Итак, если рискнуть и предположить, что человека, который свел счеты с жизнью на Шарлотт-стрит, год-два назад выписали из психиатрической лечебницы, как бы я могла найти сведения о нем?

Лоуренс положил папку на место и вновь выровнял края стопки.

– Начать с Пенсионной службы? Сразу скажу, что эта дверь накрепко заперта. Я постараюсь добыть для вас разрешение на просмотр записей о бывших пациентах Клифтона, а также допуск в другие психиатрические лечебницы. Когда люди выходят на волю из закрытого заведения, будь то больница или тюрьма, они порой испытывают потребность сохранять некую связь с этим местом. Подыскивают комнату с видом на больничные трубы, ходят на амбулаторный прием или за рецептами на лекарства. Им просто хочется знать, что их «гнездо», пусть даже оно было самым отвратительным местом на Земле, где-то рядом. Впрочем, это мое частное мнение. Мои коллеги, вероятно, считают иначе.

Мейси взяла в руки перчатки и шарф.

– Благодарю, доктор Лоуренс. – Она бросила взгляд на настенные часы. – Мне пора. – Достав из черного портфеля визитную карточку, Мейси положила ее на стол перед доктором, который отодвинул стул и встал. – Сообщите, пожалуйста, как только мне будет позволено изучить записи. Неловко говорить об этом, но все же визиту по официальному пропуску я бы предпочла посещение в частном порядке. Уверена, сестра-хозяйка скорее по раскаленным углям пройдет, чем допустит такое во вверенной ей больнице.

Лоуренс расхохотался.